Амнезия, уходи!

В РАМТе вышла долгожданная премьера - "Леопольдштадт" Алексея Бородина. Это первая постановка пьесы сэра Тома Стоппарда на русском языке.

"Леопольдштадт" - спектакль-обманка. Ребус, который нужно разгадать. Математическая задача, к которой необходимо подобрать формулу. Почему очередной спектакль о еврейской семье, растерзанной вихрем времени, появился на российской сцене летом 2023 года, да еще в Молодежном театре, а не, допустим, в театре "Шалом"? Вопрос, который задаешь себе в начале спектакля, а к ответу на него подкрадываешься еще долгое время после окончания.

Автор пьесы - давний друг и соратник художественного руководителя РАМТа Том Стоппард - британский драматург, выходец из еврейской семьи, родившийся в Чехословакии. Он давно замыслил автобиографическую пьесу и воплотил ее лишь на девятом десятке жизни. Ее заглавие нам ни о чем не говорит: немецкий топоним, в котором согласных в два раза больше, чем гласных. Конкретная точка на карте, о которой не пишут в новостях, но о которой есть статья в Википедии. Это еврейский район Вены, во всяком случае он был таким когда-то.

В Леопольдштадте живет еврейская семья Мерц. Ее глава сумел выбиться в люди. Герман Мерц (Евгений Редько) - владелец мануфактурной фабрики и может позволить заказать у Климта портрет своей красавицы-жены (Виктория Тиханская). Чтобы попасть в высшие круги, он идет на все, даже проходит обряд крещения. На своих многочисленных родственников, празднующих Песах, смотрит с некоторым снисхождением. Ничего они не смыслят в жизни, а ведь за ассимиляцией - будущее. Но что там в будущем - герои не догадываются. А вот зрители прекрасно знают. Это заведомое знание финала невольно фрустрирует. Но Бородин будто специально убирает из, впрочем, недолгого - в два с небольшим часа - спектакля антракт: нет, смотрите до конца, и ничего, что вы предчувствуете финал.

Пьеса Тома Стоппарда многолюдная (в спектакле задействована чуть ли не вся труппа театра) и охватывает несколько десятилетий из жизни еврейской семьи Мерц, где иметь одного ребенка можно было только в случае болезни. Всех героев не упомнить ни по именам, ни по роду деятельности. Есть среди Мерцев и ученые умы, и простые солдаты. Как положено членам семьи, ни один не похож на другого, и одновременно все подобны друг другу. Все кипит, бурлит и кружит на поворотном кругу первые минут десять, усыпляя бдительность.

Алексей Бородин часто воплощает на сцене русский усадебный уклад жизни: с няньками, мамками и полной горницей людей. И в этот раз он воспроизводит что-то подобное с поправкой на географию. Режиссер облачает героев в костюмы эпохи Сецессиона (художник по костюмам - Мария Данилова). Расставляет мебель в стиле модерн (сценография начата многолетним соавтором режиссера Станиславом Бенедиктовым и закончена Виктором Архиповым и Лилией Баишевой), среди которой стоят, словно позируя для портретов, герои и декламируют длинные высокопарные монологи. Семейный праздник, обрывки разговоров, подчеркнутый наигрыш. Погружение в еврейские культуру и быт. Бабушка Эмилия Мерц (Лариса Гребенщикова) подписывает фотографии только ей известных родственников и предков, внуки тянутся за вареньем. В общем, все счастливые семьи счастливы одинаково, что ни говори.

Актеры ни мгновение не находятся в покое. Даже когда создатели не предоставили им ни текста, ни действия, они живут жизнью своих персонажей: женщины возятся с детьми, дети - с рождественской елкой, о чем-то безмолвно спорят мужчины. Такое актерское существование - уходящая натура на московской сцене, и действует она покруче сеанса гипноза.

Режиссер хитрит и позволяет зрителю обмануться, поверить, что происходящее на сцене - сага в классической постановке, изложенная нарративно, как в летописи, в подробностях и уточнениях, в проживании, а не представлении, взаправду, а не по лжи. И зритель обманываться рад или не рад, в зависимости от театрально-эстетических предпочтений, и идет за семьей Мерц через годы и десятилетия, которые, как бой часов, отмеряет музыка, сочиненная актером театра Александром Девятьяровым: через взлеты и падения, крещения и брит милу, через грозовой 1938-й.

Замысел, но не исключено, что и домысел, раскрывается только в финале. Он опрокидывает весь спектакль: заставляет заново прокрутить в голове все, что было раньше, пока на сцене не встретились трое выживших из семьи Мерц. Они увиделись через несколько лет после окончания войны и Нюрнбергского процесса, когда от богатого дома остался лишь выставленный в Бельведере "Портрет неизвестной" кисти Климта. Они - это проживающая в Америке тетя Роза, выживший в концлагере Натан и вывезенный ребенком в Англию Лео (прообраз самого Стоппарда в исполнении Ивана Юрова). Три человека одного рода, но с разной памятью: контрастной и четкой у Розы (Мария Рыщенкова), замутненной и поблекшей у Натана (Александр Девятьяров), стертой и намеренно выжженной у Лео, которому придется преодолеть страх и вспомнить все.

Все частности, тщательно описанные Стоппардом и с не меньшей дотошностью показанные Бородиным, - это не детали жизни семьи Мерц. Это общие места, ложная память, попытка вспомнить то, о чем никогда не знал, стремление обрести корни, семейное древо, которое никогда не видел, чтобы стать его частью, врасти в него. Узнавание Лео - это исходное событие, с которого и начинается все, что так основательно было показано до.

В романе Марии Степановой "Памяти памяти", посвященном, в частности, ее семье, но в целом, памяти, есть строчки, которые становятся общим знаменателем и для героев ее книги, и для персонажей пьесы Стоппарда, да и для многих из нас: "Обычно у тех, кому приходилось бежать (все равно от кого), сжигать документы, кромсать фотографии, отрезая все, что ниже подбородка - офицерские погоны, мундир чиновника, - к концу пути остается очень мало вещей, за которые память могла бы зацепиться в надежде выплыть". Ради настоящего кромсать приходится не только фотокарточки, но и память. Но настоящее - это только точка. А чтобы провести прямую линию в будущее, нужна еще хотя бы одна - в прошлом.

Человеческая память коротка и избирательна. Она доверчива и ее легко обмануть. В последнее время мы это видим вполне наглядно. Можно забыть что угодно по одному щелчку: свое имя, род, город, игру в узелки с двоюродным братом. Можно забыть о мире, о добре, о милосердии. Подменить белое черным, зерна - плевелом. Но даже амнезия - явление проходящее. И когда нам удастся вспомнить, кто мы, мы найдем выход из бездны безвременья. Осталось только вспомнить.



Антонина Шевченко // Журнал "Театр"