Российский академический
Молодежный театр
+7 (495) 692-00-69 (касса)
Театральная пл., д. 2
Семейный портрет на фоне холокоста
На сцене Российского молодежного театра в рамках Открытого фестиваля искусств "Черешневый лес" состоялась премьера спектакля "Леопольдштадт". Новую пьесу Тома Стоппарда, недавно получившую премию "Тони", первым в России поставил худрук РАМТа Алексей Бородин. Отчасти биографическое для автора сочинение оказалось знаковым высказыванием и для театра, считает Марина Шимадина.
Знаменитый Том Стоппард - автор таких пьес, как "Аркадия" и "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" - давно стал для РАМТа "своим" драматургом. Здесь шли уже три его вещи - "Берег утопии", "Проблема" и "Рок-н-ролл". Во многом "Леопольдштадт" перекликается с "Берегом утопии", огромной трехчастной сагой о русских революционерах Герцене, Бакунине, Огареве и прочих, которая охватывает несколько десятилетий и этапов, от зарождения смелых идей до их полного краха.
Новая пьеса Стоппарда, названная по имени еврейского квартала в Вене, рассказывает о жизни большой семьи на протяжении полувека - от 1899 до 1955 года. Тоже множество имен и судеб нескольких поколений - и одна на всех трагедия, которую переживут только трое из всего рода Мерцев. Однако Алексей Бородин подчеркивает в аннотации, что для него это история не отдельной семьи или даже народа, а "трагедия меньшинства, которое всегда раздражает большинство и всегда ему проигрывает" и размышление о том, как выдерживать удары судьбы в меняющемся мире, не теряя себя.
Главный герой спектакля, успешный фабрикант Герман Мерц в исполнении Евгения Редько, принял католичество, вхож в высшие круги, занимается меценатством и считает себя австрийцем. Однако для общества он все равно остается чужим, его терпят ради денег, но при удобном случае готовы оскорбить, отнять дом и фабрику и отправить в гетто вместе с семьей. Он долго отказывается верить, что в новом XX веке возможен возврат к варварским временам ксенофобии, пока его жизнь не рушится вместе с разбитыми витринами Хрустальной ночи.
В отличие от девятичасового "Берега утопии", в новом спектакле полвека укладываются всего в два с половиной часа. Перед нами мелькают эпизоды мирной домашней жизни: за большим столом празднуют Рождество и Песах - в семье терпимо относятся к любой религии, и дети по ошибке украшают рождественскую елку звездой Давида. Но тучи над ними сгущаются с каждым днем. Естественная серо-коричневая гамма костюмов (художник по костюмам - Мария Данилова) создает ощущение сепии старинной фотографии, для которой семья позирует в первой сцене. Словно мы листаем семейный альбом, но кто эти люди - половину уже не вспомнишь. В спектакле так много действующих лиц, что уследить, кто кому дядя, сестра и племянница, очень сложно. Одни персонажи взрослеют по ходу пьесы - и актеров-детей сменяют взрослые артисты. Другие появляются лишь в одном эпизоде и не успевают запомниться. Но это и не так важно - все вместе они играют даже больше, чем семью, играют само течение жизни, которое в финале иссыхает. А как говорил Бродский, "в настоящей трагедии гибнет не герой - гибнет хор".
Несмотря на тяжеловесность монологов, перегруженных фактами и историческими подробностями, малознакомыми российской публике, вращение поворотного круга создает ощущение динамики и хода времени. "Леопольдштадт" стал последней постановкой главного художника театра Станислава Бенедиктова, умершего полгода назад. Его работу довели до премьеры коллеги - Виктор Архипов и Лилия Баишева. Легкая ажурная венская мебель на поворотном круге словно водит хороводы. Ближе к концу, когда семью уплотняют, она сдвигается в один угол, создавая ощущение тесноты и тревоги. А в финале сцена и вовсе почти пустеет, и по ней по кругу неистово и затравленно бежит Натан - единственный уцелевший в нацистских лагерях. Поскольку сама война и холокост в пьесе не показаны, в этом эпизоде актеру Александру Девятьярову (он же написал музыку для спектакля) приходится одному сыграть весь невысказанный ужас пережитого. И ему это блестяще удается.
Но для Стоппарда наиболее важным был другой персонаж - юный Лео (Иван Юров), увезенный в детстве в Англию и тем самым спасенный. Он приезжает в 1955 году на родину как британец, не помня родства и не чувствуя боли за свою семью. Отчасти это сам автор - Томаш Штраусслер при рождении, которого родители также успели вывезти из оккупированной немцами Чехословакии. Его отец позже погиб, а мать повторно вышла замуж за британского офицера. Сэр Том Стоппард, англичанин до кончиков ногтей, довольно поздно узнал о своих еврейских корнях. "Леопольдштадт" - это дань памяти его погибшим родным, своеобразный "список Стоппарда". Память - вообще важнейшая категория этой пьесы и спектакля. Как говорила старейшина семьи бабушка Эмилия (Лариса Гребенщикова), человек умирает второй раз, когда его перестают помнить. Поэтому в финале тут перечисляют, называют имена всех героев и обстоятельства их гибели: рак, самоубийство, артобстрел, Дахау, Аушвиц, Дахау… и так много раз, пока все, включая детей, не встанут по одному из-за стола и не скроются в дверях.
Эта последняя сцена невероятной красоты бьет под дых. Но помимо чисто эмоционального воздействия, она собирает спектакль в единое мощное высказывание, которое сегодня выглядит гражданским поступком. И вполне традиционная по форме постановка 80-летнего мастера выглядит актуальнее и осмысленнее многих "новаторских" премьер. Бородин смотрит на мир трезво, показывая в своих спектаклях последних лет, будь то классическое "Горе от ума" или "Душа моя Павел" по роману Алексея Варламова, крушение всех прогрессивных и гуманистических иллюзий, но при этом показывает пример стоицизма - как в этих обстоятельствах оставаться человеком.
Марина Шимадина // "Коммерсантъ"
Знаменитый Том Стоппард - автор таких пьес, как "Аркадия" и "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" - давно стал для РАМТа "своим" драматургом. Здесь шли уже три его вещи - "Берег утопии", "Проблема" и "Рок-н-ролл". Во многом "Леопольдштадт" перекликается с "Берегом утопии", огромной трехчастной сагой о русских революционерах Герцене, Бакунине, Огареве и прочих, которая охватывает несколько десятилетий и этапов, от зарождения смелых идей до их полного краха.
Новая пьеса Стоппарда, названная по имени еврейского квартала в Вене, рассказывает о жизни большой семьи на протяжении полувека - от 1899 до 1955 года. Тоже множество имен и судеб нескольких поколений - и одна на всех трагедия, которую переживут только трое из всего рода Мерцев. Однако Алексей Бородин подчеркивает в аннотации, что для него это история не отдельной семьи или даже народа, а "трагедия меньшинства, которое всегда раздражает большинство и всегда ему проигрывает" и размышление о том, как выдерживать удары судьбы в меняющемся мире, не теряя себя.
Главный герой спектакля, успешный фабрикант Герман Мерц в исполнении Евгения Редько, принял католичество, вхож в высшие круги, занимается меценатством и считает себя австрийцем. Однако для общества он все равно остается чужим, его терпят ради денег, но при удобном случае готовы оскорбить, отнять дом и фабрику и отправить в гетто вместе с семьей. Он долго отказывается верить, что в новом XX веке возможен возврат к варварским временам ксенофобии, пока его жизнь не рушится вместе с разбитыми витринами Хрустальной ночи.
В отличие от девятичасового "Берега утопии", в новом спектакле полвека укладываются всего в два с половиной часа. Перед нами мелькают эпизоды мирной домашней жизни: за большим столом празднуют Рождество и Песах - в семье терпимо относятся к любой религии, и дети по ошибке украшают рождественскую елку звездой Давида. Но тучи над ними сгущаются с каждым днем. Естественная серо-коричневая гамма костюмов (художник по костюмам - Мария Данилова) создает ощущение сепии старинной фотографии, для которой семья позирует в первой сцене. Словно мы листаем семейный альбом, но кто эти люди - половину уже не вспомнишь. В спектакле так много действующих лиц, что уследить, кто кому дядя, сестра и племянница, очень сложно. Одни персонажи взрослеют по ходу пьесы - и актеров-детей сменяют взрослые артисты. Другие появляются лишь в одном эпизоде и не успевают запомниться. Но это и не так важно - все вместе они играют даже больше, чем семью, играют само течение жизни, которое в финале иссыхает. А как говорил Бродский, "в настоящей трагедии гибнет не герой - гибнет хор".
Несмотря на тяжеловесность монологов, перегруженных фактами и историческими подробностями, малознакомыми российской публике, вращение поворотного круга создает ощущение динамики и хода времени. "Леопольдштадт" стал последней постановкой главного художника театра Станислава Бенедиктова, умершего полгода назад. Его работу довели до премьеры коллеги - Виктор Архипов и Лилия Баишева. Легкая ажурная венская мебель на поворотном круге словно водит хороводы. Ближе к концу, когда семью уплотняют, она сдвигается в один угол, создавая ощущение тесноты и тревоги. А в финале сцена и вовсе почти пустеет, и по ней по кругу неистово и затравленно бежит Натан - единственный уцелевший в нацистских лагерях. Поскольку сама война и холокост в пьесе не показаны, в этом эпизоде актеру Александру Девятьярову (он же написал музыку для спектакля) приходится одному сыграть весь невысказанный ужас пережитого. И ему это блестяще удается.
Но для Стоппарда наиболее важным был другой персонаж - юный Лео (Иван Юров), увезенный в детстве в Англию и тем самым спасенный. Он приезжает в 1955 году на родину как британец, не помня родства и не чувствуя боли за свою семью. Отчасти это сам автор - Томаш Штраусслер при рождении, которого родители также успели вывезти из оккупированной немцами Чехословакии. Его отец позже погиб, а мать повторно вышла замуж за британского офицера. Сэр Том Стоппард, англичанин до кончиков ногтей, довольно поздно узнал о своих еврейских корнях. "Леопольдштадт" - это дань памяти его погибшим родным, своеобразный "список Стоппарда". Память - вообще важнейшая категория этой пьесы и спектакля. Как говорила старейшина семьи бабушка Эмилия (Лариса Гребенщикова), человек умирает второй раз, когда его перестают помнить. Поэтому в финале тут перечисляют, называют имена всех героев и обстоятельства их гибели: рак, самоубийство, артобстрел, Дахау, Аушвиц, Дахау… и так много раз, пока все, включая детей, не встанут по одному из-за стола и не скроются в дверях.
Эта последняя сцена невероятной красоты бьет под дых. Но помимо чисто эмоционального воздействия, она собирает спектакль в единое мощное высказывание, которое сегодня выглядит гражданским поступком. И вполне традиционная по форме постановка 80-летнего мастера выглядит актуальнее и осмысленнее многих "новаторских" премьер. Бородин смотрит на мир трезво, показывая в своих спектаклях последних лет, будь то классическое "Горе от ума" или "Душа моя Павел" по роману Алексея Варламова, крушение всех прогрессивных и гуманистических иллюзий, но при этом показывает пример стоицизма - как в этих обстоятельствах оставаться человеком.
Марина Шимадина // "Коммерсантъ"