Российский академический
Молодежный театр
+7 (495) 692-00-69 (касса)
Театральная пл., д. 2
Зачем снятся сны
В Российском академическом Молодежном театре вышел спектакль Егора ПЕРЕГУДОВА "Сны моего отца", поставленный по сказкам математика и писателя Романа Михайлова
Предыдущий московский спектакль по Михайлову - "Сказка про последнего ангела" Андрея Могучего - накрепко привязан к 1990-м. Перегудов, напротив, приглушает черты конкретного "лихого" времени и обращает текст в захватывающее метафизическое приключение.
Это приключение и по жанру, и по форме. Сказки Михайлова еще не затерты, не растиражированы в сети, в виде бумажной книги сборник "Ягоды", куда входят ставшие основой спектакля "Война" и "Сны моего отца", напечатан небольшим тиражом в самом конце 2019 года и, кажется, только на бумаге до сих пор и доступен. Спектакль РАМТа - тот редкий в театре случай, когда сюжет заранее неизвестен, а сюжет и острый, и причудливый, а рассказчики и Перегудов, и Михайлов отменные.
Начало истории обещает меланхоличную семейную драму - взрослый сын (Максим КЕРИН) встречается с пожилым уже отцом (небольшая, но точная, врезающаяся в память роль Владимира ВАСИЛЕНКО), которого прежде не знал и не видел: "его голос оказался похожим на мой, я узнал его по одной-единственной фразе". Маленький незнакомый город, только на перекладных и доберешься; привокзальная площадь, засиженная голубями - актеры Молодежного театра изображают птиц; автобус, набитый скандалящими пассажирами; реалистическая обстановка убогой "советской" однушки - самое то для робких кухонных разговоров двух далеких близких.
Дальше - кульбит к фэнтэзи почти линчевского толка: старик-отец помогает людям, мучимым дурными снами - смотрит кошмары за них, снимая наваждение. И новый поворот, флэшбек в детство главного героя, Володи, когда он познакомился с мальчишкой по прозвищу Урод (Денис ШВЕДОВ). Михайлов описывает обезображенную внешность так: "У него с лицом что-то было странное. То ли ожог, то ли травма какая-то. Нос сливался с щеками не как у всех, а пугающе, и губы были вздернутые...". Лицо Шведова деформировано резиной и линзами - очень похоже на версию самого Урода: ветер размазал.
Урод вводит Володю в круг других странных детей; для мирян - "дебилы", обреченные на дальнюю спецшколу, на самом деле - люди тайн, обладающие сверхспособностями; с прямым вторжением "чужаков" в зрительское пространство связан один из самых сильных эпизодов спектакля.
Из детства действие переносится во взрослую жизнь, когда "поднявшийся", заматеревший, похожий на типичного "нового русского" Урод подписывает Володю и еще одного друга-чудака - Диджея, "смешного паренька в наушниках" (Дмитрий КРИВОЩАПОВ) - на трип в глушь у черта на куличках: за старинными деревянными ложками, "русской античностью", которую последние деревенские за бесценок отдадут, а американцы за такое большие деньги отвалят...
Приключениям и метаморфозам, придуманным Михайловым, Перегудов и сценограф спектакля Владимир АРЕФЬЕВ находят идеальный театральный аналог. Зрительские места расположены на поворотном круге сцены, каждый сюжетный виток - буквально новый поворот; титанической сценической площадкой становится зрительный зал, обращающийся то мертвым городом бродячих собак, то мистическим рейвом, который Диджей устраивает для обитателей загадочной воинской части. Черный занавес как в кино меняет соотношение сторон в "кадре", делая зал похожим на фильм - то "узкопленочный", то "широкоформатный". В "Снах..." клубится театральный дым, театральный ветер грозит стереть зрительские лица, в трюме сцены разрываются гранаты; это, конечно, элементарный, но такой классный театральный прием, силу которого прекрасно осознавал и использовал Марк Захаров, в ленкомовских спектаклях которого всегда что-то полыхало и бабахало. Однако последнее слово, которое я бы применил к "Снам..." Перегудова, - слово "аттракцион": ни один спецэффект здесь не выглядит самоцельным, все - в гармонии с магическим реализмом первоисточника.
Михайлов в РАМТе звучит убедительнее, чем Михайлов в "Сказке про последнего ангела"; там было слишком про российские 1990-е, Перегудов же ориентируется не столько на историзм прозы, сколько на ее фантазийную вневременность (у самого Михайлова в предисловии к "Ягодам" есть таинственная фраза "Большинство сказок было написано совсем давно. Совсем давно - в 1950-е, 1960-е, как только я переехал в город", что в нашей реальности невозможно для автора, родившегося в 1978-м). Еще в Театре Наций было слишком дорого, а сказкам, которые рецензент "Ножа" метко назвал "нищими притчами", осознанная бедность декораций, потертости сценического круга и морщины на "зеркале сцены", которым в данном случае оказывается зал, подходят больше, чем лоск. На пользу "Снам..." сыграли даже погодные условия. Из-за жары, накрывшей Москву в июне 2021-го, в игровом пространстве включили вентиляторы; перед началом Перегудов попросил представить, что они не работают и не шумят. Но вообще движение пропеллеров оказалось к месту - как образ, использованный Копполой в "Апокалипсисе сегодня": круговые движения размывают границу между явью и галлюцинацией, открывают портал в иное измерение. Слаще сна только жизнь.
Вадим Рутковский
Журнал CoolConnections
Предыдущий московский спектакль по Михайлову - "Сказка про последнего ангела" Андрея Могучего - накрепко привязан к 1990-м. Перегудов, напротив, приглушает черты конкретного "лихого" времени и обращает текст в захватывающее метафизическое приключение.
Это приключение и по жанру, и по форме. Сказки Михайлова еще не затерты, не растиражированы в сети, в виде бумажной книги сборник "Ягоды", куда входят ставшие основой спектакля "Война" и "Сны моего отца", напечатан небольшим тиражом в самом конце 2019 года и, кажется, только на бумаге до сих пор и доступен. Спектакль РАМТа - тот редкий в театре случай, когда сюжет заранее неизвестен, а сюжет и острый, и причудливый, а рассказчики и Перегудов, и Михайлов отменные.
Начало истории обещает меланхоличную семейную драму - взрослый сын (Максим КЕРИН) встречается с пожилым уже отцом (небольшая, но точная, врезающаяся в память роль Владимира ВАСИЛЕНКО), которого прежде не знал и не видел: "его голос оказался похожим на мой, я узнал его по одной-единственной фразе". Маленький незнакомый город, только на перекладных и доберешься; привокзальная площадь, засиженная голубями - актеры Молодежного театра изображают птиц; автобус, набитый скандалящими пассажирами; реалистическая обстановка убогой "советской" однушки - самое то для робких кухонных разговоров двух далеких близких.
Дальше - кульбит к фэнтэзи почти линчевского толка: старик-отец помогает людям, мучимым дурными снами - смотрит кошмары за них, снимая наваждение. И новый поворот, флэшбек в детство главного героя, Володи, когда он познакомился с мальчишкой по прозвищу Урод (Денис ШВЕДОВ). Михайлов описывает обезображенную внешность так: "У него с лицом что-то было странное. То ли ожог, то ли травма какая-то. Нос сливался с щеками не как у всех, а пугающе, и губы были вздернутые...". Лицо Шведова деформировано резиной и линзами - очень похоже на версию самого Урода: ветер размазал.
Урод вводит Володю в круг других странных детей; для мирян - "дебилы", обреченные на дальнюю спецшколу, на самом деле - люди тайн, обладающие сверхспособностями; с прямым вторжением "чужаков" в зрительское пространство связан один из самых сильных эпизодов спектакля.
Из детства действие переносится во взрослую жизнь, когда "поднявшийся", заматеревший, похожий на типичного "нового русского" Урод подписывает Володю и еще одного друга-чудака - Диджея, "смешного паренька в наушниках" (Дмитрий КРИВОЩАПОВ) - на трип в глушь у черта на куличках: за старинными деревянными ложками, "русской античностью", которую последние деревенские за бесценок отдадут, а американцы за такое большие деньги отвалят...
Приключениям и метаморфозам, придуманным Михайловым, Перегудов и сценограф спектакля Владимир АРЕФЬЕВ находят идеальный театральный аналог. Зрительские места расположены на поворотном круге сцены, каждый сюжетный виток - буквально новый поворот; титанической сценической площадкой становится зрительный зал, обращающийся то мертвым городом бродячих собак, то мистическим рейвом, который Диджей устраивает для обитателей загадочной воинской части. Черный занавес как в кино меняет соотношение сторон в "кадре", делая зал похожим на фильм - то "узкопленочный", то "широкоформатный". В "Снах..." клубится театральный дым, театральный ветер грозит стереть зрительские лица, в трюме сцены разрываются гранаты; это, конечно, элементарный, но такой классный театральный прием, силу которого прекрасно осознавал и использовал Марк Захаров, в ленкомовских спектаклях которого всегда что-то полыхало и бабахало. Однако последнее слово, которое я бы применил к "Снам..." Перегудова, - слово "аттракцион": ни один спецэффект здесь не выглядит самоцельным, все - в гармонии с магическим реализмом первоисточника.
Михайлов в РАМТе звучит убедительнее, чем Михайлов в "Сказке про последнего ангела"; там было слишком про российские 1990-е, Перегудов же ориентируется не столько на историзм прозы, сколько на ее фантазийную вневременность (у самого Михайлова в предисловии к "Ягодам" есть таинственная фраза "Большинство сказок было написано совсем давно. Совсем давно - в 1950-е, 1960-е, как только я переехал в город", что в нашей реальности невозможно для автора, родившегося в 1978-м). Еще в Театре Наций было слишком дорого, а сказкам, которые рецензент "Ножа" метко назвал "нищими притчами", осознанная бедность декораций, потертости сценического круга и морщины на "зеркале сцены", которым в данном случае оказывается зал, подходят больше, чем лоск. На пользу "Снам..." сыграли даже погодные условия. Из-за жары, накрывшей Москву в июне 2021-го, в игровом пространстве включили вентиляторы; перед началом Перегудов попросил представить, что они не работают и не шумят. Но вообще движение пропеллеров оказалось к месту - как образ, использованный Копполой в "Апокалипсисе сегодня": круговые движения размывают границу между явью и галлюцинацией, открывают портал в иное измерение. Слаще сна только жизнь.
Вадим Рутковский
Журнал CoolConnections