Российский академический
Молодежный театр
+7 (495) 692-00-69 (касса)
Театральная пл., д. 2
Том под звездным небом
19 сентября 2011
В Российском Молодежном театре премьера спектакля "Rock'n'roll" по пьесе сэра Тома Стоппарда. О том, как оставаться молодым и современным, разменяв восьмой десяток, британский драматург рассказал Сергею Николаевичу.
Впервые я увидел Тома Стоппарда много лет назад на страницах "Англии" (был такой малоформатный журнальчик, издававшийся Британским Советом во славу Соединенного Королевства и предназначенный исключительно для чтения образованной публики по эту сторону железного занавеса). Так вот, лицо: внимательный и опасный взгляд метиса-контрабандиста из-под гривы вьющихся иссиня черных волос, нос патриция - красивее не бывает, рот чувственный, обиженно-гордый, просто какой-то совершенно невероятный рот. Больше ничего разглядеть не удалось (портрет занимал целиком журнальную полосу), но и этого было достаточно. Под портретом значилось: "Том Стоппард, молодой британский драматург, и что-то еще про его пьесу "Розенкранц и Гильденстерн мертвы".
Ничего не помню про пьесу, но какой-то смутный осадок разочарования остался: при такой внешности - и драматург? Возможно ли? Драматург - это пенсне, борода, галоши и чахоточный кашель, доносящийся откуда-то из директорской ложи в театре. А тут идеальный front mаn, затянутый в кожу и джинсы каких-нибудь "роллингсов" или Pink Floyd, чьи голоса мы тогда ловили сквозь все глушилки и запреты. Было понятно, что он один из них - из расы свободных, красивых и очень молодых людей, из поколения победителей с волосами до плеч, открыто призывающих заниматься любовью, а не войной.
Я тогда еще не знал знаменитой фразы Кеннета Тайнена, что Стоппарда можно принять за старшего брата Мика Джаггера. Они действительно неуловимо похожи. Особенно сейчас. Как будто одна буря пронеслась по их лицам, оставив похожие отметины. Та же седина в сочетании с молодым драйвом и хорошими манерами выпускников частных английских школ. Наконец, они оба сэры. Это тоже что-нибудь да значит!
По странному совпадению несколько лет назад я встретил их обоих в Санкт-Петербурге, на концерте "Роллинг Стоунз". Сэр Мик носился по сцене, а сэр Том с невозмутимым видом сидел в VIР-зоне, любуясь радугой, вдруг повисшей над дворцовой площадью, и тихо подпевал своему неутомимому другу, лихо накручивавшему километры по мокрой от дождя сцене.
Он медленно и торжественно несет свои седые кудри, бурное прошлое и репутацию одного из наиболее просвещенных людей нашего времени, автора множества пьес и сценариев, за один из которых ("Влюбленный Шекспир") даже удостоился "Оскара". Сам он об этом предпочитает не распространяться, а если спрашивают, то говорит виновато и даже как будто растерянно, как и о своем рыцарском звании, полученном из рук принца Чарльза в 1997 году.
Мы сидим с ним в кафе "Маrriott Аврора". У меня есть час, как меня строго предупредили организаторы интервью, но семидесятичетырехлетний Стоппард ведет себя так, будто у нас впереди целый день. Медленно и с удовольствием курит, медленно пьет капучино и в привычной эпичной манере рассказывает о том, как его посвящали в рыцари. Он даже придумал себе оправдание, что титул сэра получил для мамы. В конце концов, она была единственным человеком, кого бы это могло по-настоящему обрадовать. Увы, до церемонии в Букингемском дворце она не дожила. "Но там, где она сейчас, ей, должно быть, было приятно".
С британским истеблишментом у Стоппарда особые и немного натянутые отношения: он здесь чужак, эмигрант, человек, сменивший не только страну, но и имя (на самом деле он Томаш Страусслер - сын чешского еврея-коммерсанта, погибшего на затонувшем корабле во время Второй мировой войны). И во всем, что он писал, всегда присутствовала некая ироничная дистанция наблюдателя, взгляд человека со стороны.
Может быть, поэтому так туго у него идет проза. Он ее почти не пишет, в чем чистосердечно мне признался. "Для меня написать три странички текста - мука мученическая. Нормальный профессионал на это тратит три часа, я бьюсь с ними три дня. И результат никогда меня не удовлетворяет". Исключение составляют предисловия к чужим книгам, которые время от времени ему заказывают друзья. Одно из них - к мемуарам герцогини Деборы Девонширской "Цыплят но осени считают" - образец самого изысканного слога в духе каких-нибудь "Опасных связей" или уайльдовских диалогов. Никто, кроме него, не умеет быть таким учтивым без приторности, ироничным без колкости, стильным без жеманства. На самом деле он - прирожденный драматург, умеющий вжиться в любую эпоху, мыслящий сценами и эпизодами, остро чувствующий ритм театрального действия, знающий, как не дать заскучать залу, даже если на сцене идут споры между русскими социал-демократами или провинциальными исследователями творчества Байрона ("Аркадия").
Его "Берег Утопии" - это тоже в каком-то смысле экскурсия в русскую историю, предпринятая европейцем-интеллектуалом во всеоружии энциклопедических знаний. Стоппард всерьез захотел разобраться в истоках будущих катастроф двадцатого века, невольным свидетелем которых ему самому пришлось стать. Поставленная па сцене Российского Молодежного театра в 2007-м, эта театральная сага стала событием. Девятичасовой марафон с двумя перерывами и одним термосом с чаем (так некоторые зрители готовились к этому действу) затмил собой другие спектакли и собрал самые престижные театральные премии. Это был спектакль-поступок, спектакль-вызов, заставивший вновь поверить в саму возможность и даже необходимость сегодняшнего существования традиционного театра-дома с постоянной труппой, большой сценой, с обширным репертуаром. Алексей Бородин и его команда подняли глыбу, неподъемную даже для взрослого академического театра.
Может, потому у них и получился "роман" со Стоппардом: он тоже из породы одиноких подвижников, самоотверженно верящих в Театр как в миссию, как в последнее прибежище высших начал жизни. По его убеждению, только театр способен придать человеческим страданиям пророческий смысл, а историческим событиям - возвышенную окраску. Только здесь возможно подышать воздухом истории, услышать голоса судьбы, прикоснуться к давно забытым тайнам. Унылой бедности масс-маркета и полуграмотному примитиву псевдоноваций Стоппард противопоставил утопию великой культуры, И надо же такому случиться, что не где-нибудь, а в далекой Москве в эти мечты поверили, а насмешливо горькую иронию его пьес не только услышали, но и попытались воспроизвести со всем тщанием, какое только доступно нынешней сцене.
"Молодежный театр в Москве - это мой второй дом, Я сюда стремлюсь, как чеховские сестры: "В Москву! В Москву!" Нов отличие от них в Москве я частый гость, так что, наверное, напоминаю надоедливого английского дядюшку - опять приехал! В один из приездов я даже посетил Дом-музей Чехова и мне разрешили посидеть за столом, где была когда-то написана "Чайка". Никогда не предполагал, что с этим могут быть связаны такие волнующие ощущения!"
Свою пьесу Rock'n'roll сэр Том снова отдал РАМТу (премьерные спектакли пройдут 22 и 24 сентября). На этот раз спектакль ставит опытный мастер Адольф Шапиро. Другой режиссерский почерк, другая рука, хотя тоже изрядно натренированная на высокой классике и серьезной драматургии.
В Rock'n'roll Стоппард выступает не только как историк и интеллектуал, но именно как "старший брат" Мика Джаггера. Ведь речь идет о пражских событиях 1968 года. И хотя самого Стоппарда вывезли из Чехословакии еще ребенком накануне немецкой оккупации, внутренне он никогда не отделял себя от истории собственной страны. Нет, он почти не помнит языка. И никто из его четверых сыновей не говорит по-чешски. Но в его пьесе есть то, что понятно без слов - музыка. Та самая, которая как кровь билась и пульсировала в жилах поколения шестидесятых, заряжая новой энергией, а заодно и надеждой на какую-то другую, более справедливую и радостную жизнь. Rock'n'roll Стоппарда - быть может, самая его ностальгическая, откровенная и бесстрашная пьеса, которую он посвятил своему другу - великому шестидесятнику, тоже чеху и драматургу, будущему президенту Вацлаву Гавелу.
Для большей убедительности этого манифеста на московской премьере планируется единственное выступление легендарной чешской рок-группы The Plastic People of the Universe, запрещенной на родине после ввода советских войск в Чехословакию в августе 1968 года.
Путешествие по двадцатому веку, начатое с "Берега Утопии", прошедшее через все катастрофы, могилы и войны, заканчивается театральным хеппенингом на московской сцене. Он о том, как красивые слова и планы по переустройству человечества оборачиваются неправдоподобно страшной реальностью, которую можно одолеть, по мысли Стоппарда, одними только музыкой и любовью.
Сергей Николаевич
VOGUE
Впервые я увидел Тома Стоппарда много лет назад на страницах "Англии" (был такой малоформатный журнальчик, издававшийся Британским Советом во славу Соединенного Королевства и предназначенный исключительно для чтения образованной публики по эту сторону железного занавеса). Так вот, лицо: внимательный и опасный взгляд метиса-контрабандиста из-под гривы вьющихся иссиня черных волос, нос патриция - красивее не бывает, рот чувственный, обиженно-гордый, просто какой-то совершенно невероятный рот. Больше ничего разглядеть не удалось (портрет занимал целиком журнальную полосу), но и этого было достаточно. Под портретом значилось: "Том Стоппард, молодой британский драматург, и что-то еще про его пьесу "Розенкранц и Гильденстерн мертвы".
Ничего не помню про пьесу, но какой-то смутный осадок разочарования остался: при такой внешности - и драматург? Возможно ли? Драматург - это пенсне, борода, галоши и чахоточный кашель, доносящийся откуда-то из директорской ложи в театре. А тут идеальный front mаn, затянутый в кожу и джинсы каких-нибудь "роллингсов" или Pink Floyd, чьи голоса мы тогда ловили сквозь все глушилки и запреты. Было понятно, что он один из них - из расы свободных, красивых и очень молодых людей, из поколения победителей с волосами до плеч, открыто призывающих заниматься любовью, а не войной.
Я тогда еще не знал знаменитой фразы Кеннета Тайнена, что Стоппарда можно принять за старшего брата Мика Джаггера. Они действительно неуловимо похожи. Особенно сейчас. Как будто одна буря пронеслась по их лицам, оставив похожие отметины. Та же седина в сочетании с молодым драйвом и хорошими манерами выпускников частных английских школ. Наконец, они оба сэры. Это тоже что-нибудь да значит!
По странному совпадению несколько лет назад я встретил их обоих в Санкт-Петербурге, на концерте "Роллинг Стоунз". Сэр Мик носился по сцене, а сэр Том с невозмутимым видом сидел в VIР-зоне, любуясь радугой, вдруг повисшей над дворцовой площадью, и тихо подпевал своему неутомимому другу, лихо накручивавшему километры по мокрой от дождя сцене.
Он медленно и торжественно несет свои седые кудри, бурное прошлое и репутацию одного из наиболее просвещенных людей нашего времени, автора множества пьес и сценариев, за один из которых ("Влюбленный Шекспир") даже удостоился "Оскара". Сам он об этом предпочитает не распространяться, а если спрашивают, то говорит виновато и даже как будто растерянно, как и о своем рыцарском звании, полученном из рук принца Чарльза в 1997 году.
Мы сидим с ним в кафе "Маrriott Аврора". У меня есть час, как меня строго предупредили организаторы интервью, но семидесятичетырехлетний Стоппард ведет себя так, будто у нас впереди целый день. Медленно и с удовольствием курит, медленно пьет капучино и в привычной эпичной манере рассказывает о том, как его посвящали в рыцари. Он даже придумал себе оправдание, что титул сэра получил для мамы. В конце концов, она была единственным человеком, кого бы это могло по-настоящему обрадовать. Увы, до церемонии в Букингемском дворце она не дожила. "Но там, где она сейчас, ей, должно быть, было приятно".
С британским истеблишментом у Стоппарда особые и немного натянутые отношения: он здесь чужак, эмигрант, человек, сменивший не только страну, но и имя (на самом деле он Томаш Страусслер - сын чешского еврея-коммерсанта, погибшего на затонувшем корабле во время Второй мировой войны). И во всем, что он писал, всегда присутствовала некая ироничная дистанция наблюдателя, взгляд человека со стороны.
Может быть, поэтому так туго у него идет проза. Он ее почти не пишет, в чем чистосердечно мне признался. "Для меня написать три странички текста - мука мученическая. Нормальный профессионал на это тратит три часа, я бьюсь с ними три дня. И результат никогда меня не удовлетворяет". Исключение составляют предисловия к чужим книгам, которые время от времени ему заказывают друзья. Одно из них - к мемуарам герцогини Деборы Девонширской "Цыплят но осени считают" - образец самого изысканного слога в духе каких-нибудь "Опасных связей" или уайльдовских диалогов. Никто, кроме него, не умеет быть таким учтивым без приторности, ироничным без колкости, стильным без жеманства. На самом деле он - прирожденный драматург, умеющий вжиться в любую эпоху, мыслящий сценами и эпизодами, остро чувствующий ритм театрального действия, знающий, как не дать заскучать залу, даже если на сцене идут споры между русскими социал-демократами или провинциальными исследователями творчества Байрона ("Аркадия").
Его "Берег Утопии" - это тоже в каком-то смысле экскурсия в русскую историю, предпринятая европейцем-интеллектуалом во всеоружии энциклопедических знаний. Стоппард всерьез захотел разобраться в истоках будущих катастроф двадцатого века, невольным свидетелем которых ему самому пришлось стать. Поставленная па сцене Российского Молодежного театра в 2007-м, эта театральная сага стала событием. Девятичасовой марафон с двумя перерывами и одним термосом с чаем (так некоторые зрители готовились к этому действу) затмил собой другие спектакли и собрал самые престижные театральные премии. Это был спектакль-поступок, спектакль-вызов, заставивший вновь поверить в саму возможность и даже необходимость сегодняшнего существования традиционного театра-дома с постоянной труппой, большой сценой, с обширным репертуаром. Алексей Бородин и его команда подняли глыбу, неподъемную даже для взрослого академического театра.
Может, потому у них и получился "роман" со Стоппардом: он тоже из породы одиноких подвижников, самоотверженно верящих в Театр как в миссию, как в последнее прибежище высших начал жизни. По его убеждению, только театр способен придать человеческим страданиям пророческий смысл, а историческим событиям - возвышенную окраску. Только здесь возможно подышать воздухом истории, услышать голоса судьбы, прикоснуться к давно забытым тайнам. Унылой бедности масс-маркета и полуграмотному примитиву псевдоноваций Стоппард противопоставил утопию великой культуры, И надо же такому случиться, что не где-нибудь, а в далекой Москве в эти мечты поверили, а насмешливо горькую иронию его пьес не только услышали, но и попытались воспроизвести со всем тщанием, какое только доступно нынешней сцене.
"Молодежный театр в Москве - это мой второй дом, Я сюда стремлюсь, как чеховские сестры: "В Москву! В Москву!" Нов отличие от них в Москве я частый гость, так что, наверное, напоминаю надоедливого английского дядюшку - опять приехал! В один из приездов я даже посетил Дом-музей Чехова и мне разрешили посидеть за столом, где была когда-то написана "Чайка". Никогда не предполагал, что с этим могут быть связаны такие волнующие ощущения!"
Свою пьесу Rock'n'roll сэр Том снова отдал РАМТу (премьерные спектакли пройдут 22 и 24 сентября). На этот раз спектакль ставит опытный мастер Адольф Шапиро. Другой режиссерский почерк, другая рука, хотя тоже изрядно натренированная на высокой классике и серьезной драматургии.
В Rock'n'roll Стоппард выступает не только как историк и интеллектуал, но именно как "старший брат" Мика Джаггера. Ведь речь идет о пражских событиях 1968 года. И хотя самого Стоппарда вывезли из Чехословакии еще ребенком накануне немецкой оккупации, внутренне он никогда не отделял себя от истории собственной страны. Нет, он почти не помнит языка. И никто из его четверых сыновей не говорит по-чешски. Но в его пьесе есть то, что понятно без слов - музыка. Та самая, которая как кровь билась и пульсировала в жилах поколения шестидесятых, заряжая новой энергией, а заодно и надеждой на какую-то другую, более справедливую и радостную жизнь. Rock'n'roll Стоппарда - быть может, самая его ностальгическая, откровенная и бесстрашная пьеса, которую он посвятил своему другу - великому шестидесятнику, тоже чеху и драматургу, будущему президенту Вацлаву Гавелу.
Для большей убедительности этого манифеста на московской премьере планируется единственное выступление легендарной чешской рок-группы The Plastic People of the Universe, запрещенной на родине после ввода советских войск в Чехословакию в августе 1968 года.
Путешествие по двадцатому веку, начатое с "Берега Утопии", прошедшее через все катастрофы, могилы и войны, заканчивается театральным хеппенингом на московской сцене. Он о том, как красивые слова и планы по переустройству человечества оборачиваются неправдоподобно страшной реальностью, которую можно одолеть, по мысли Стоппарда, одними только музыкой и любовью.
Сергей Николаевич
VOGUE