Адольф ШАПИРО: "Ключевые слова - об апатии всей страны"

Пьеса знаменитого британского драматурга посвящена Чехословакии. С 1968-го по 1990-й. Танки в Праге. Интеллектуалы, выброшенные из университетов, ставшие подсобными рабочими, но не потерявшие себя. Группа Plastic People of Universe - голос времени: несмотря на то что концерты запрещены, а лидер - в тюрьме. Личный выбор пути и судьбы, знакомый каждому восточноевропейцу тех лет. На сцене - нежная тень винтажа  и живая ярость рок-музыки 1970-х.

Стоппард, чех по рождению (увезенный из Праги ребенком в конце 1930-х), написал точную хронику эпохи. Но текст вполне созвучен и сегодняшней Восточной Европе. Постановка в Российском академическом Молодежном театре - первая в России. Премьера 22 сентября.

О спектакле говорит его режиссер - Адольф ШАПИРО.

- Адольф Яковлевич, вы резко сменили материал: от "Обрыва" Гончарова в Художественном театре - к "Рок-н-роллу" Стоппарда, от блистательной Ольги Михайловны Яковлевой - к молодым актерам РАМТа. Почему?

- Алексей Владимирович Бородин позвонил мне со словами: "У меня есть для вас пьеса. Она абсолютно ваша!" Я рассмеялся. Но пьесу прочитал. И у меня не возникло ощущения, что это "абсолютно" моя пьеса. Текст понравился. Как говорится, задел за живое. И озадачил - как перенести его на сцену, как все это сыграть?

Меня привлекают пьесы, которые я не знаю, как поставить. Когда режиссеру все ясно заранее… ему остается лишь найти упаковку. Скучно. Пусть этим занимается коммерческий театр. А в этой пьесе есть загадка. Содержание прозрачно, но Стоппарду удается заставить нас по-новому взглянуть на то, что мы прожили и будто бы знаем. И это историческая хроника. Как у Брехта - сцены Тридцатилетней войны.

- Да ведь и правда: сцены тридцатилетней войны, с 1968-го по 1990-й. Всех нас, жителей Восточной Европы, эта война задела. "Рок-н-ролл" посвящен Вацлаву Гавелу. Действие начинается осенью 1968-го. Наши танки в Праге.
Что вы вспомнили, читая первые сцены?

- В 25 лет меня назначили главным режиссером и четыре года подряд, с 1966-го, включали в группы, выезжающие за рубеж. Почему? Я существенно снижал и разжижал возрастной, национальный и партийный состав делегации.

…1967 год. Прага. Павел Когоут пригласил на премьеру "Процесса" Кафки в театре "На забрадле". Там он меня познакомил с молодым драматургом Вацлавом Гавелом. После спектакля пошли на Градчаны, уютный ресторан… Они долго и бурно обсуждали какую-то телепередачу: пройдет - не пройдет? Только через год я понял их волнение.

1968 год, 22 августа. Ночью на Рижском взморье я включил радио - и услышал… Темнота, кругом тишина. От возмущения, злости, несправедливости и собственного бессилия я не знал, что делать. Куда бежать? И единственное, что сделал, - включил приемник на полную громкость. И все это гремело над Рижским взморьем… Те самые слова, которыми начинается сейчас наш спектакль, - это были голоса чехов, обращенные к каждому из нас…

А дальше… был пример пятерых, вышедших на Красную площадь. И чувство стыда. Постыдное чувство неспособности, неготовности проявить открыто свое отношение к произволу. Я не был членом партии, мне не надо было на собраниях поднимать руку "за", но разве это утешение? Я ведь жил в это время, когда танки ворвались в мирную Прагу.

И были элементарные вопросы к себе: что правильнее? Говорить правду - и лишиться способности активно участвовать в жизни? Или стараться, насколько возможно, менять сознание людей, говорить с людьми через спектакли?

- Это, наверно, был ключевой вопрос времени, вопрос каждого интеллигента в "соцлагере" к самому себе. Ведь и для пьесы "Рок-н-ролл" он важен?

- Да. Эта тема там варьируется. Потому пьеса и звучит современно. В 1975 году Гавел (на сцене он не появляется, но герои постоянно говорят о нем и часто его словами) пишет письмо Гусаку. Пытается объяснить генсеку, что стало со страной. Пишет об общенациональной апатии. О тенденции к саморазрушению. О равнодушии. О полном неверии большинства в личную возможность что-либо изменить.

Проходит некий исторический цикл - и мы вновь возвращаемся к тому, что, казалось, уже пройдено. "Рок-н-ролл" - настолько же историческая пьеса, насколько и актуальная. В ответ на обращение Гавела - усиление репрессий. Становится ясно: бессмысленно идти на компромиссы. На свет появляется "Хартия 77". Тогда она кому-то представлялась безумием… Но хартия и люди, ее подписавшие, во многом изменили страну. Возможно, не только свою.

Стоппард отлично знает фактуру времени. Ночные споры на кухне, слежка, разгон слушателей подпольного рок-концерта, аресты, суды, поразившие мир своей беззаконной наглостью и абсурдностью… Стоппарда, похоже, не терзают сомнения о назначении театра. Он актуализирует общие проблемы, а вечные вопросы у него звучат злободневно.

- На какие вопросы "Рок-н-ролл" ответил вам?

- Укрепил в убеждении: "Не надо играть ни в какие игры с бандитами". Как все мы, я не раз думал: "Эти правы в одном, те в другом"… Как бы стремился к объективной оценке ситуации - хитрая уловка, оправдывающая то, что не подлежит оправданию. У Брехта в "Страхе и отчаянии Третьей империи" есть гениальная фраза: "Все начинается с объективности". До чего верно! Эмоциональный, незамедлительный отклик на несправедливость куда выше объективности, оправдывающей конформизм.

Не надо ничего взвешивать на весах, а то сам себя обманешь. Вы видели рекламный плакат - Сталин и слова: "Коррупция? Не знаю!"? Я видел… Хороший плакат, если бы кое-что дописать. Скажем, так: "Коррупция? Не знаю! Знаю: расстрелы невинных людей, сотни тысяч, замордованных в лагерях, знаю насильственное переселение народов, уничтожение крестьянства…" и далее по списку.

- Но у "Рок-н-ролла" есть хеппи-энд: 1990-й, концерт Rolling Stones в Праге. Однако мы знаем: был момент упоения… а дальше все оказалось куда сложнее.

- Я об этом говорил Стоппарду. Он насторожился - хочет, хочет учитывать тягу зрителя к хорошему финалу. Мне это не очень близко. В результате - он и театр пошли навстречу друг другу. Для нашей постановки автор слегка изменил текст. Мне бы хотелось закончить спектакль не восклицательным знаком, а многоточием.

- Как вам работалось со Стоппардом?

- Если классик, слава богу, жив, это такое удовольствие - с ним говорить! И важно не только то, что он произносит. Не менее важна интонация. Пластика. Жесты. Общение с Томом доставляет радость, не покидает ощущение, что перед тобой мыслитель и на редкость артистичная натура. Стоппард очень… живой человек. С такими не столь часто встречаешься. (Вокруг столько мертвых особей бегает… многие - очень даже быстро.)

С ним весело, хотя он дотошен до мелочей. Мы работали над текстом, уточнением смысловых оттенков. Он приезжал в начале работы и потом, когда мы репетировали на сцене. Стоппард представляет в театре не только литературу, но и сам театр. Он легко читает то, что происходит на сцене, мгновенно ухватывает и замысел, и трудности, возникающие при его воплощении. И стремится вместе с театром их преодолевать. Короче, с талантливым человеком всегда интересно. Когда возникает разность взглядов - особенно интересно.

Найти верный тон для этой пьесы - непросто. Ведь для Стоппарда рок-н-ролл не просто танец, а историческая концепция, проходящая через печальные события чешской истории. Известно: автор пишет одну и ту же книгу. По кругу тем - да, но по художественному письму последняя пьеса Стоппарда существенно отличается от прежних. Вот только бы посмотреть на все, не теряя юмора, чуть-чуть со стороны. А русский театр не может без сострадания: мы всегда - адвокаты персонажа, месяцами упорно ищем "правду Яго"… Но можно ведь быть и прокурором персонажа! Или его психотерапевтом.

- Тексты Стоппарда плотны. Иногда вызывающе - по нашим временам - нагружены разговором героев: то о Байроне и Блейке, то о Чаадаеве и Аксакове. А в "Рок-н-ролле" - о Сафо и Плутархе. Вы не боитесь "потерять зал"?

- Не боюсь. Кстати, одно из самых сильных моих зрительских впечатлений связано с "театром Бородина". Но не с РАМТом, а с Кировским ТЮЗом.

Мария Осиповна Кнебель и участники ее режиссерской лаборатории приехали в Киров, где работал Алексей Владимирович. Он поставил "Жизнь Галилея". В Вятке начала 1970-х!.. Неубранные улицы. Сугробы. Пустые магазины. В зале холодно. Сидят бабы, укутанные в пуховые платки. А на сцене - сложнейший текст, сложнейшая проблематика. И они в благоговейной тишине внимают каждому слову! Это одно из моих самых сильных впечатлений, помогающих сохранять веру в театр.

Много лет спустя я смотрел в РАМТе "Берег утопии" - и вновь потряс зал. На лицах молодых людей словно было написано: "Эти люди - Белинский, Герцен, Тургенев, Бакунин - не так говорят, как мы… они не так любят… не тем интересуются… не тем и не так живут…" В театре дальний путь к зрителю иногда оказывается самым коротким.

Есть два типа театра. Один пыжится уловить ритм улицы. Другой - встает перпендикулярно ей. РАМТ делает именно это, очень деликатно. Здесь уважают зрителя. Верят, что он может многое понять, и не потакают его "падению", о котором нынче так много говорят. Досужие разговоры! Падение зрителя начинается с падения театра.

Елена Дьякова
"Новая Газета"