Александр ХУХЛИН: "Хочется рассказать простую историю"

На Маленькой сцене РАМТа - вторая премьера из цикла "Повести Белкина". Напомним, что, по замыслу главного режиссера Егора Перегудова, в течение года пять молодых постановщиков собираются представить в разных пространствах театра пять историй хрестоматийного пушкинского цикла. Первая премьера - "Станционный смотритель" в режиссуре Михаила Станкевича - состоялась под занавес предыдущего сезона в июне. А 17 и 20 ноября свою версию повести "Метель" представил Александр ХУХЛИН.

- Александр, почему из всего цикла вы выбрали именно "Метель"?
- Изначально я хотел сделать по "Повестям Белкина" серию иммерсивных спектаклей в Красноярском театре драмы. Но там этот замысел по ряду причин не реализовался, поэтому, когда похожая идея прозвучала в РАМТе, я понял, что это прекрасный случай.

Во всех "Повестях Белкина" есть внятный, четко определенный финал. И только "Метель" заканчивается многоточием. Вроде бы в ней звучит намек на счастливую развязку: герои находят друг друга, но, как и в "Евгении Онегине", все внезапно обрывается на полуслове. По замыслу Пушкина, читатель должен задаться вопросом: чем же все-таки закончилась эта история?

Пушкин писал "Метель" в тот период, когда в моде были романы с ключом: тот, кто знал ключ, за простым и непритязательным рассказом видел множество тайных ящичков. Именно поэтому критика того времени заявила, что Пушкин исписался, скатился в глупые анекдоты, а Баратынский, по определению самого Пушкина, "ржал и бился". Почему? Да потому что это история многослойная, и в ней зашифровано множество намеков на современность. Начать хотя бы с того, что при дворе в то время происходит почти такой же случай, какой описан в "Метели": дочка первой фрейлины сбегает с уланом. Весь двор стоит на ушах. Законы отцов попраны. Дети творят произвол. Что за Руссо, что за вольнодумство! Государь отдает приказ: дочь - вернуть, улана - разжаловать в солдаты. Отсылки к этому эпизоду буквально зашиты в структуру "Метели". Пушкин пишет, например, про появление Бурмина "в замке" Марьи Гавриловны. Замком при дворе условно называли дом, где жила эта фрейлина…

Но мне, честно говоря, гораздо интересней было другое. В "Метели" Пушкин-консерватор ведет дуэль с Пушкиным-либералом. Он смеется над своими либеральными стихами, мечтами изменить мир через поэзию. И в то же время смеется над своим консерватизмом. Марья Гавриловна, например, увлекается Руссо, а это один из идеологов французской революции.

И главное, в этом произведении Пушкин бросает вызов Шекспиру. Некоторые исследователи сопоставляли Бурмина с Отелло, и не напрасно. Принципиальная разница только в том, что для Марьи Гавриловны Бурмин - и Отелло, и Яго одновременно. С одной стороны, своей глупой шуткой он закрутил интригу, разлучившую ее с любимым человеком и разрушившую всю ее жизнь, но с другой стороны, он тот, кого она полюбила, узнав обо всем этом только постфактум. Она не может его ни принять, ни оттолкнуть. Кроме того, как и Дездемона - она полюбила его за страдания.

В общем, финал у "Метели" неоднозначный. Не говоря уже о том, что в глазах умного читателя Пушкин делает союз Марьи Гавриловны и Бурмина юридически невозможным. Он "убивает" всех без исключения свидетелей их венчания, то есть, даже если они захотят доказать юридическую правомочность своего брака Священному Синоду, они не смогут этого сделать. Они не могут быть вместе. А ведь казалось, что хэппи-энд…

- В спектакле вы ставили перед собой задачу расшифровать эти шарады?
- Нет, я хотел рассказать простую, внятную, близкую каждому историю. Марья Гавриловна - просто девчонка по соседству. Она переживает первую любовь, и это не надуманное чувство. Потом она теряет любимого человека, встречает другого. Здесь есть и бунт против родителей, столь типичный в подростковом возрасте, когда кажется, что родители ничего не понимают ни в отношениях, ни вообще. Надо самому обжечься. Но когда все становится ясно, вернуть уже нельзя ни родителей, ни себя. Выбор сделан.

- "Повесть "Метель" большинству зрителей знакома с детства. Как уйти от школьного восприятия?
- Надо просто быть эгоистом. В самом хорошем смысле. Ставить только для себя и только про себя. Если ты вскрываешь в литературе то, что важно тебе, а мне здесь важно очень многое, то вопрос отпадает сам собой. Разбирая хитросплетения, мотивы поступков, игру судьбы в "Метели", я стал думать: а какие развилки я сам прошел в юности? Я тогда не задумывался о том, что они судьбоносные, двигался интуитивно, но где я мог бы оказаться сейчас, сделай я тогда шаг вправо, а не влево?..

- Сегодня, когда театр насыщен мультимедийными технологиями, почему вам интересно обратиться к классическому тексту?
- Кто-то сказал, что за десять лет в России меняется абсолютно все, а за сто лет - не меняется ничего. Мне кажется, о театре можно сказать то же самое. У меня лично сегодня есть жажда по человеку. Хочется рассказать близкую человеческую историю без всякой мультимедийности.

В прошлом году у меня была премьера в Бостоне, и я на один день съездил в Нью-Йорк, где посмотрел спектакль проекта "Sleep No More". Известные ребята, стоявшие у истоково иммерсивного театра.  И вот они на семи этажах играют "Макбета". Невероятно сделано. Я был очарован, и мне, конечно, захотелось придумать нечто подобное. Но, наверное, пойти не за внешней оболочкой, а, как Пушкин, заставить зрителя оказаться соучастником происходящего на каком-то другом уровне. Искусство - это ведь всегда чуть-чуть. Тебя почти взяли за руку - но никуда не потащили. На мой взгляд, это "чуть-чуть" - крайне важно.

Поэтому этот спектакль - иммерсивный не в смысле своей внешней формы. Просто здесь возникает "эффект попутчика": мы вместе сидим за одним столом, и зрители становятся соучастниками принятых нами решений. Такая "иммерсивность" кажется мне гораздо более острой и интересной.

- Как возникла идея сценографии?
- Все вычитано из повести. Пушкин говорит, что у доброго Гаврилы Гавриловича поминутно бывали гости. Одни приезжали, другие уезжали - ведь у хозяина дочка на выданье. В ответ на это мне в голову пришла идея безумного чаепития, как в "Алисе в Стране чудес", огромного, бесконечно стола, который уходит одним краем в одну часть земного шара, другим - в другую. Собственно, этот стол должен был стать свадебным, но свадьбы так и не случилось. Вопрос в том, будет ли она вообще.

Ну, а дальше этот образ начал развивать и придумывать сам себя. Это и линия судьбы, и обледеневшая река, по которой Владимир едет в церковь…

- "Метель" - это почти анекдот. Возможно ли сегодня что-то сопоставимое по степени абсурда?
- Мне кажется, Пушкин первый в отечественной словесности занялся деконструкцией текста. Он взял за основу любовные романы XVIII века: целые куски из "Новой Элоизы" Руссо буквально вмонтированы в "Метель". И эти любовные истории он доводит до абсурда. Современная доводящая каждого из нас до абсурда жизнь абсолютно перекликается со структурой "Метели". Причем, чем эта ситуация безумнее, тем острее в финале меняется регистр. Пушкин шутит, шутит, шутит, играет фактами, цитатами - но вдруг появляется Бурмин, и все сразу переходит в другую плоскость. А в финале повисает этот открытый вопрос: примет она его или оттолкнет? Ведь он и Отелло, и Яго. А она разорвана между двумя людьми, соединившимися в одном. "У бурных чувств неистовый конец". Во многом это про Марью Гавриловну.