Алексей БОРОДИН: "Мне не нравится, когда матерятся"

Один из ведущих театров страны - Российский академический Молодежный - отмечает в этом году 100-летие. 40 лет им руководит народный артист РСФСР Алексей Бородин, недавно отметивший свое 80-летие. Но интервью "Известий" с худруком накануне открытия нового сезона РАМТа вышло не таким уж благостно-юбилейным.

Об отношениях с коллегами

- Алексей Владимирович, почему летним субботним вечером, когда сезон в театре еще не открыт, вы в своем рабочем кабинете, а не на даче?

- Должен был быть на даче, но пригласили на премьеру в Большой театр. На Новой сцене дают оперу Генделя "Ариодант", которую поставил замечательный английский режиссер Дэвид Олден. Я видел в Большом его потрясающий спектакль "Билли Бадд", поэтому решил приехать.

- Вообще вас можно нередко встретить на чужих спектаклях. Это жест вежливости или вы всерьез интересуетесь работой коллег?

- Я стараюсь следить. Но времени мало. Всегда и у всех его мало. А хотелось бы многое увидеть. Иногда что-то достойное смотрю позже других. Скажем, я всегда хорошо относился к Дмитрию Крымову, однако так получилось, что последние его спектакли, начиная с "Сережи", за которого он уже получил "Золотую маску", я не видел. И тут посмотрел два спектакля подряд - "Сережу" в МХТ и "Все тут" в Школе современной пьесы, и для меня это стало колоссальным открытием. У него выработался поразительный режиссерский почерк! Из театрального художника Дима вырос в мощного режиссера.

- Еще не уговорили Крымова поставить что-нибудь в РАМТе?

- Нет, но надо бы!

- В силу вашего возраста, таланта и бесспорного авторитета вы сейчас стали негласным дуайеном российского театрального сообщества. Обладая таким положением, вы считаете необходимым высказываться по тем или иным профессиональным проблемам или конфликтам?

- Нет... Мне никогда это не было свойственно. Для себя - анализирую и делаю выводы. Если меня спрашивают, я, естественно, говорю то, что думаю. Но по своей воле ничего не афиширую. У меня другой характер. Но вот когда в обществе происходит что-то, как мне кажется, несправедливое, тут во мне какая-то кнопка срабатывает сразу, сама собой. И я готов высказать свое мнение. Но из нашей жизни уходит дискуссия. Вот в дискуссиях я бы с удовольствием принял участие. Это двигает дело. В этом есть смысл.

О скандалах

- Последние - на момент нашего разговора - бурные события в столичной театральной жизни дали немало поводов для дискуссий. Интересно узнать вашу точку зрения. Скажем, как вам острая реакция "Офицеров России" на спектакль театра "Современник" "Первый хлеб"?

- Каждый имеет право на свой голос, на свое мнение. И в том числе та или иная общественная организация может его высказать - вслух или письменно, кто как хочет. Но чтобы это не было ультиматумом. Я не видел этот спектакль и ничего не могу о нем сказать, но в людях, которые его делали, абсолютно уверен. Думаю, что его создателями двигало желание высказать свою боль, свой "нервяк".

- Сокращение штата какого-нибудь завода или института едва ли бы попало на первые полосы газет, а вот о массовом увольнении актеров, не занятых в репертуаре Театра им. Ермоловой, пишут и говорят много. Не кажется ли вам, что все это - вмешательство во внутренние дела театра?

- Это сокращение происходит очень не вовремя. Сейчас, во время пандемии, вообще нельзя совершать никаких резких шагов! Нельзя трогать людей! Особенно предпенсионного и пенсионного возраста, которые отдали несколько десятилетий театру. Я понимаю, что наши труппы устроены не лучшим образом, и в каждом репертуарном театре есть артисты, которые заняты мало или вообще не заняты, но они и получают зарплату без всяких надбавок. Я с уважением отношусь к Олегу Меньшикову, но в данном случае вижу в его действиях не до конца продуманный шаг, и внутри у меня какое-то недопонимание.

- А вы кого-то когда-то сокращали?

- Очень редко. И это всегда касалось молодых людей, у которых жизнь впереди. Взять вчерашнего студента в труппу - это большая ответственность. Но бывали случаи, когда молодые артисты не оправдывали ожидания. Увольнение может их встряхнуть или заставит выбрать новую дорогу в жизни.

- А как вы относитесь к тому, что на сцене появились непрофессионалы, которых ради хайпа, шумихи используют лукавые продюсеры? Например, Ольга Бузова играет во МХАТе им. Горького, модель-трансгендер Наталья Максимова заявлена в Театре на Бронной...

- Если, посмотрев постановки с их участием, вы понимаете, что это было необходимо для художественного, творческого дела, тогда это оправдано. Но если ради тех слов, которые вы озвучили, это нечестно. Это какая-то дешевая история, мне совершенно непонятная. И это категорически не мой путь! А еще я считаю, что в репертуарном театре надо работать с его труппой.


О зрителях и премьерах

- Если верить статистике, то театром интересуется довольно узкий круг людей. И хотя за последние годы количество зрителей выросло, треть россиян в театре не бывает вообще. Так вот может ли он всерьез влиять на общество?

- В театр приходит небольшая, но бесценная часть общества. Ее нельзя подвести. Я считаю, что театр, если говорить о его значении и влиянии, - это как на фронте передовая линия.

- В прошлом сезоне у вас случилось, кажется, 10 премьер, больших и малых. Играли во всех закутках и даже во дворе. В этом их будет столько же?

- Мы все время уговариваем друг друга: "Давайте держать себя в узде". Но эту узду не удержишь! Вот сейчас озарились наши артисты книжкой Григория Служителя "Дни Савелия": "Давайте ставить вне плана!" Я с их подачи прочел, мне страшно понравилось. И Марина Брусникина, которую я очень люблю, начала репетировать. Обычно мы делаем три премьеры на большой сцене.

Я в новом сезоне ставлю "Душа моя Павел" по роману Алексея Варламова, Александр Коручеков репетирует "Остров сокровищ" Стивенсона. Еще одна интересная идея возникла у Егора Перегудова, но о ней пока не могу говорить. На малой сцене у нас выйдут розовский "В добрый час!" в интерпретации Владимира Богатырева и "Блоха" Евгения Замятина, основой этой пьесы послужил рассказ Лескова "Левша" и народный сказ о туляках и блохе, а поставит ее Александр Пономарев.

О проблемах

- Какие бытовые и творческие проблемы для РАМТа сейчас самые главные?

- У меня нет причин на что-то пожаловаться. Вы видели, что ремонтируется фасад нашего здания. К 100-летию выделили деньги, и мы поменяем кресла в большом зале, сейчас они узкие и неудобные. Надо сказать, что нас поддерживает как государство, так по мере своих возможностей и публика. У РАМТа много лояльных зрителей, готовых помочь не только покупкой билета. Есть даже настоящие меценаты и филантропы. В 2018 году мы создали Фонд целевого капитала. Это не наше изобретение, подобное давно существует за рубежом. Это еще один источник финансирования.

А творческие вопросы... Предстоит новый сезон, его нужно начинать как первый. Это у меня такое правило. Мы все время меняемся, и жизнь меняется. И я не хочу отстать. У Чехова есть такая фраза: "Я стал отставать..." Надо успевать жить в своем времени. Театр должен двигаться. И пока я здесь, от меня зависит, чтобы театр не застаивался. Застой - самое опасное для жизни.

О жизни и творчестве

- Алексей Владимирович, могло бы случиться так, что вы бы остались в Китае, где родились в семье русского эмигранта, или в Кирове, где семь лет руководили ТЮЗом?

- Это судьба. А я лишь в каждой ситуации пытался сохранять самого себя. Отец мог увезти нас с сестрами из Шанхая куда угодно, в любую страну. Но у мамы была сверхзадача - дети должны говорить и думать по-русски. И мы приехали в СССР. А когда уже после окончания ГИТИСа я оказался в Кирове, у меня была правильная установка: я туда ехал не на время, ехал работать... Уже 40 лет я здесь - в Молодежном театре, но когда меня позвали сюда, я не испытывал желания схватиться за это кресло.

Кстати, никогда никому не говорил, вам сейчас расскажу. Когда мне позвонили из Москвы в Киров с предложением возглавить этот театр, я подумал: плохи же у них дела с кадрами, если зовут меня! Я же хорошо помнил золотое время театра, который тогда назывался Центральным детским, и здесь работали Кнебель, Розов, Шах-Азизов, Ефремов, Эфрос...

- Как художник вы сформировались в советское время, в годы запретов. Вам свойственна самоцензура?

- Как вам сказать... Мне кажется, я делаю то, что хочу и говорю то, что думаю. И самоцензуры - вы правильное слово выбрали - у меня нет. В самом начале пути я прошел довольно суровую школу: я поставил в Смоленске свой преддипломный спектакль "Два товарища" по повести Войновича, и его объявили антисоветчиной и формализмом. Это был страшный скандал! А мы так честно, так искренне делали с актерами эту работу... И подобная реакция стала для нас полной неожиданностью. Мне закрылись тогда многие двери, но все равно не было страха. Только изумление... Оно до сих пор у меня остается.

- По каким принципам существует ваш 100-летний театр?

- Я - исключительно за демократию, за свободных людей. Стараюсь руководить предельно человечески, с понимаем всех сложностей и противоречий жизни. Стараюсь уважать чужое мнение и договариваться. Но если вы спросите кого-то из ребят, они ответят, что я провожу свою линию, и при этом довольно упорно и даже упрямо.

- Что как режиссер вы никогда не допустите на сцене? Скажем, мат или обнаженку...

- Начнем с того, что ненормативная лексика вообще не входит в мой личный багаж.

- Да, но вы же ставите чужой текст, где герои могут выражаться нецензурно...

- Мне не попадались авторы с ненормативной лексикой. Вообще, мне не нравится, когда матерятся. Даже когда, проходя по театру, я случайно услышу за дверью сквернословие, обязательно зайду и скажу: "Давайте чтоб вот этого у нас не было..." Наш театр открыт новому поколению, которое нужно защищать. От чего я защищал своих детей, а теперь внуков? От пошлости прежде всего. Пошлость и цинизм - это и мне несвойственно, и зрителей я хочу от них оградить. Все остальное - пожалуйста! Что угодно!