Алексей БОРОДИН: "Том Стоппард научил нас гордиться тем, что мы русские"

Русский режиссер Алексей Бородин (родившийся в 1941 году в Шанхае) совершит сегодня грандиозное деяние. Труппа престижного московского театра, которым он руководит на протяжении более тридцати лет (Российский академический Молодежный театр), будет играть в течение десяти часов одну из великих пьес современного английского драматурга Тома Стоппарда - "Берег Утопии". Более сорока актеров, задействованных в постановке, шесть актов с двумя перерывами, театральный марафон длительностью в целый день в театре им. Валье-Инклана (Национальный Драматический Центр) - все для того, чтобы  познакомиться с великими фигурами, русскими мыслителями XIX века: философом-анархистом  Михаилом Бакуниным, революционером Герценом, литературным критиком Белинским... После того, как увидишь спектакль, который прошел в три захода в предыдущие дни и сегодня будет сыгран целиком, а кроме того, после того, как поговоришь с самим Бородиным, можно придти к заключению, что, если бы утопия была материальным предметом, она была бы зеркалом. Борясь со смущением, скромностью и застенчивостью русского режиссера, мы нацеливаем на него объектив.

Начнем по порядку... Когда родилась Ваша любовь к театру?

Когда я был еще совсем маленьким, помню, что хотел стать актером, - при том, что моя семья никак не была связана с театром. Дело в том, что я родился в Китае, в Шанхае (в 1941 году), мы жили в обычном русском доме, где была куча книг и традиция чтения, и мы детьми вместе с тремя моими сестрами устраивали домашние спектакли - так я начал быть режиссером. Моя сестра была моей первой актрисой. Моя любовь к театру возникла благодаря дому, семейной атмосфере, жизнь там была очень интенсивной, очень насыщенной, и легко рождались разные общие затеи.

Получается, Ваша семейная история похожа на ту, что рассказана в фильме "Белая графиня" (“The White Countess”): представители русской буржуазии, вынужденные уехать из страны из-за начавшейся в 1917 большевистской революции...

Да-да, похожая история... Происходили те же самые вещи, что и в фильме, а еще в Шанхае были другие русские дома, и все вместе мы пытались держаться поближе, пытались воссоздать каким-то образом нашу родину.

А Ваша семья тоже бежала?

Не совсем. Мои родители не бежали от революции или от коммунизма, все началось много раньше: семья моей бабушки уехала в Манчжурию (Китай), потому что она работала на строительстве железной дороги. Потом все вернулись в Россию, мой отец закончил там учебу и уехал в Чехословакию, в Прагу, а потом в Америку, а потом уже, наконец, в Китай, где познакомился с моей матерью и где родился я. Ощущение моего детства - это ощущение, что где-то там, далеко, существует Россия, куда хочется вернуться. Родина была нашим берегом утопии.

Сколько времени Вы прожили в Шанхае?

Мы вернулись в Россию в 1954 году, мне было тогда тринадцать лет, и нам невероятно повезло, потому что те, кто вернулись до смерти Сталина, все попали в лагеря. С нами же ничего не случилось.

И так вы достигли вашего берега утопии... Возможно, многие ни разу в жизни не видели русского театра, но все без исключения слышали о методе Станиславского. Вчера Том Стоппард говорил об интернализации современного театра; как Вы считаете, что внес в мировую театральную сферу русский театр?

Естественно, театр, созданный Станиславским, оставил значительный след, весь театр XIX века полон его идеями. Главным девизом Станиславского был призыв видеть и показывать "жизнь человеческого духа на сцене". Кроме того, есть явление, существующее еще со времен Пушкина и Гоголя, заключается оно в том, что театр - это гораздо больше, чем просто театр, это не просто место, куда люди приходят развлечься, а нечто такое, что может содержать послание, может сказать зрителям что-то об истории, о политике, об идеях... Эта функция театра жива и сейчас, и была жива раньше, несмотря на попытки отнять ее в разные периоды российской истории. С перестройкой пространство открылось, и теперь, в век глобализации перед нами стоит другая проблема - как сохранить оригинальный дух русского театра, его особенный характер, без того, чтобы придти к консерватизму, замкнуться на себе и остановиться.

Вы известны в России и за ее пределами как режиссер-новатор, который не боится рисковых театральных экспериментов... У Станиславского был свой метод, а каков Ваш?

На самом деле, метод Станиславского - это не закрытый подход, когда ты работаешь с ним, он сам начинает тебя провоцировать, заставляет тебя раскрыть собственную индивидуальность. Не случайно самые знаменитые режиссеры вышли из театра Станиславского: когда они начали работать по его методике, их собственный талант и их личное видение, пропущенное через время, нашло выражение благодаря ей. Мой метод - это тот же метод Станиславского, развитый и дополненный, наложенный на наше время и сфокусированный сквозь мое видение, мою реакцию на современность.

И как этот метод работает в случае с десятичасовой пьесой?

Самое главное - иметь в распоряжении хороший материал, который сам подтолкнет тебя к такой объемной работе. Но я не смотрю на это произведение как на театральный марафон, а просто как на большую пьесу. Есть пьесы, в которых два акта или три, ну а в этой - шесть. Так я и работал. Кроме того, пьеса Стоппарда затронула струнки в самой глубине моего существа, вот еще одна причина, по которой я захотел ее поставить. Вдобавок к любопытнейшей структуре этот текст говорит о таких вещах, которые мне очень близки и интересны, которые совпадают с моим видением мира. Были и другие московские театры, заинтересованные в постановке стоппардовской пьесы, но ни один из них не отважился на столь серьезный шаг.

Так каковы, все-таки, были сложности при постановке этого спектакля?

Не могу сказать, что были какие-то сложности в процессе работы, скорее, сложности были при подступах к ней. Нам надо было решиться на этот шаг, и в этом заключалась самая главная трудность. А когда все решилось, то началась самая обыкновенная работа, со своими творческими задачами и активным поиском решений. В этом, пожалуй, и состоит работа драматурга.

Вы рассказывали, что один Ваш знакомый предложил Вам поставить "Берег Утопии", и так произошло Ваше заочное знакомство с Томом Стоппардом. А как и когда Вы познакомились с ним лично? Что Вы подумали в первый момент встречи?

Когда Том Стоппард узнал о том, что мы начали работу над спектаклем, он тотчас позвонил, с радостью предлагая помочь всем, что в его силах, так как ему тоже очень хотелось, чтобы пьеса была поставлена в России. В течение полутора лет работы над спектаклем он приезжал к нам порядка семи раз, сидел на репетициях, помогал. Это было событием не только для меня и моего театра, но и для всей театральной Москвы. Я был удивлен его чуткостью, скромностью. Казалось, что мы были знакомы и раньше, - таковым было ощущение, несмотря на всю огромную разницу между нами: он англичанин, писатель, фигура большого значения... Том никогда не выказывает своего интеллектуального превосходства, не демонстрирует свой уровень, не в его манере давить или унижать. Спустя немного времени после нашего знакомства Стоппард начал звать меня "дядей (‘uncle’) Алексеем".

Херардо Вера (директор Национального Драматического Центра) говорил, что все актеры, будучи русскими и играя русских персонажей,  чувствуют свои роли изнутри и в каждый момент спектакля по-настоящему знают, о чем говорят. А о чем, как Вы считаете, говорит нам "Берег Утопии"?

У всех нас есть некая мечта о совершенном, желание сделать что-то идеальное, идеальная иллюзия. Утопия, которая противится жизненным невзгодам, потому что нам действительно нужна эта вера, эта ирреальная мечта об утопии. А жить с этой мечтой выходит, - как и происходит в спектакле, - в постоянном анализе и рефлексии, с одной стороны, но с другой, при этом, видя происходящее с определенного расстояния и находясь в сговоре с иронией, необходимым условием нашего спасения.

Что такое Ваш берег утопии?

Утопия недостижима и нереализуема по самой своей природе. Если доберешься до одного берега, потом обязательно увидишь еще один, еще дальше. Возможно, моя утопия заключается в том, чтобы иметь свой собственный критерий суждения о вещах, несмотря на все мои противоречия. Это грустно и смешно одновременно.

По Вашим словам, вы в России думали, что все про себя знали, пока не пришел Стоппард со своей пьесой. Что вам рассказал Стоппард о России, чего вы не знали?

Мы, русские, в большинстве своем обладаем довольно низкой самооценкой. Том Стоппард в каком-то смысле показал нам, чего мы стоим, заставив нас увидеть себя как людей, способных выносить большие идеи. Он научил нас гордиться тем, что мы русские, правда, не без иронии. В этом мире нет ничего более спасительного, чем юмор.

Больше тридцати лет "у руля" Российского академического Молодежного театра. Вас некому сменить?

Наш театр очень открытый, в нем работает множество талантливых молодых людей, это довольно известный факт. Режиссеры, работающие в театре, имеют большие шансы добиться успеха, некоторые даже становятся руководителями своих собственных театров.  Вдобавок, это репертуарный театр, что дает мне возможность делать все, что в моих силах, для тех людей, с которыми я работаю.

Как Вы считаете, каков Ваш вклад в русский театр?

Как и у всех русских, у меня невысокая самооценка. Единственное, что я могу сказать - что у меня получилось сохранить себя, как в личном, так и в профессиональном плане.

Как Вы бы хотели, чтобы Вас вспоминали?

Самая главная черта моего характера - это отцовские качества, я отец по моей натуре. Больше всего меня интересуют люди. Если кто-то будет меня вспоминать, то я хочу, чтобы это было благодаря нашим человеческим отношениям. И было бы хорошо, конечно, если бы мой опыт не остался невостребованным - потому что он у меня есть, и немалый.

Как раз сейчас в Мадриде идут спектакли по Чехову ("Три года") и Горькому ("Дачники"). Русский театр сейчас в моде или это классика?

Не все так просто. Вы задали очень интересный вопрос, потому что Чехов и Горький сейчас пользуются большим вниманием. Их произведения не дают готовых моделей человеческих отношений, они неопределенные, нефиксированные, живые, они незакончены, поскольку все время находятся в процессе развития. Может быть, сейчас, когда люди чувствуют свою разъединенность, эти отношения служат нам зеркалом и мы видим самих себя в этих произведениях. Не знаю.

Каковы Ваши дальнейшие планы? Вы продолжите работать со Стоппардом, как Станиславский - с Чеховым?

Я с удовольствием бы продолжил работать как со Стоппардом, так и с Чеховым.