Алексей БОРОДИН: "В коллективе должны бурлить свежая кровь и свободное движение"

Сорок лет назад молодой режиссер Алексей Бородин в ранге худрука переступил порог Российского академического молодежного театра (РАМТ). Правда, театр тогда назывался иначе - Центральный детский, и сам Алексей Владимирович еще не был мэтром, народным артистом России, профессором и крупным мастером, удивляющим каждой своей премьерой. Сейчас в работе - "Горе от ума" Александра Грибоедова. После репетиции юбиляр ответил на вопросы "Культуры".

- Человек формируется в детстве, а оно у вас прошло в далеком Шанхае.

- В Китае я появился на свет и прожил до 13 лет - в большой русской колонии. Там царил культ всего русского - музыки, литературы, кино; образ неведомого Советского Союза представлялся раем. Мама никогда не видела исторической родины, в Китай переселились ее предки в годы строительства Китайской железной дороги, но всегда мечтала вернуться в Россию. Она и настояла на переезде. Семья была большая: бабушки, родители, нас четверо - я, старший, и три сестры. Такой чеховский мотив.


- Когда возникло желание стать режиссером?

- "Китайский период" привил мне любовь к родному языку и книгам. В детстве мечтал получить профессию "читателя". Подростком влюбился в театр и, конечно, пошел в ГИТИС. На актерский не поступил, что вполне естественно, и сдал документы на театроведческий, даже не зная, что это такое. Меня взяли - среди абитуриентов преобладали девочки, а тут - мальчик, серьезный, в очочках. Попал я на изумительный курс к Павлу Александровичу Маркову, и началось мое взросление. Потрясающие педагоги старой школы открывали удивительный мир театра. Я понял, он - мой, но театроведения мне не хватит. Начала формироваться идея о режиссуре. И после второго курса, уже осознанно, держал, и успешно, экзамены на режиссерский факультет, но в последний момент Мария Осиповна Кнебель, набиравшая курс, должна была определиться с "финалистами" - выбрала не меня. Потом нас многое связывало, она подарила мне свою книжку, на титуле написала, что считает меня настоящим своим учеником и сама виновата, что меня не учила. После провала окончательно решил, что мой путь - режиссура. Сказал об этом Мастеру.

- Павел Александрович наверняка поддержал. Он ведь был не только легендарным завлитом МХАТа, которого Булгаков вывел в "Театральном романе" в образе Миши Панина, но и режиссером...


- Он отнесся с пониманием. На курс Юрия Завадского я поступил сразу и легко. Он был сильной личностью и удивительным педагогом. Именно Юрий Александрович задал высокий уровень понимания профессии. Я бесконечно ходил в театры, смотрел все спектакли Николая Охлопкова, Бориса Равенских - такие яркие, внятные, мощные. Не забуду гастроли "Пикколо-театра", тогда впервые привезли "Слугу двух господ" Джорджио Стрелера с Марчелло Моретти в главной роли. Навсегда, до мельчайших деталей, запомнил потрясающий спектакль Михаила Кедрова "Плоды просвещения" во МХАТе с артистами первого уровня: Фаиной Шевченко, Василием Топорковым, Алексеем Грибовым. Анатолий Кторов играл эпизодическую роль, и в памяти до сих пор жива картинка, как он спускался из-под колосников по лестнице... Живой театр и Завадский определили степень творческой ответственности режиссера. Еще один мой педагог - Зиновий Корогодский.

- Вы москвич, он ленинградец. Где вы у него учились?

- Он вел в ВТО (Всероссийское театральное общество) лабораторию. Я тогда работал в Кировском ТЮЗе, и мы регулярно собирались в Москве отличной компанией молодых режиссеров детских театров: Лев Додин, Адольф Шапиро, Владимир Кузьмин, Борис Наравцевич. Все относились к искусству для детей очень серьезно. На меня сильно повлиял опыт Корогодского в Ленинградском ТЮЗе: близким оказалось понимание театра как "второго университета", просветительской миссии, а его методические рекомендации по формированию своего зрительного зала я пытался осуществить в Кирове, где придумал "Клуб отцов". Приходили люди с высшим образованием, но по большей части шоферы и рабочие.

- Почему только отцов и чему вы их учили?

- Они реже, чем мамы, отправляются с детьми в театр. Мы не учили, а просто разговаривали. Наши беседы они воспринимали как невероятные открытия. Удивлялись, когда я им говорил, что ничто вас так не свяжет с ребенком, как единый поток энергии, который дает спектакль, театр поможет ближе узнать и почувствовать друг друга. А многие из пап вообще там не бывали. Вы ведь знаете, что театр посещает очень мало людей, чуть больше трех процентов населения. Так начиналась наша просветительская работа. Сейчас у нас в РАМТе много клубов: родительский, старшеклассников, любителей театра. Пресс-клуб выпускает газету, где ребята делятся впечатлениями, пишут рецензии, берут интервью у артистов. Так мы формируем своего зрителя и освобождаемся от ужасов культпоходов.

- Чем плохо посещение спектакля классом, например?

- Школьные культпоходы ставят детей в непонятное положение. Мы - вместе, как на занятиях. Значит, это очередной урок и надо соблюдать дисциплину? Или это перемена и можно выплеснуть энергию? Спектакль - личный контакт со сценой, искусство обращается к каждому маленькому человеку индивидуально, а культпоход - массовая обязаловка.

- Сорок лет в одном здании, в одном коллективе, в одном кабинете. Не тяжело ли?

- Руководить театром - репертуарным, традиционным - бег на длинную дистанцию. Это дорога, на ней расставлены ориентиры, маячки, выстроена перспектива. По этому пути надо идти долго, каждый сезон начинать как первый, брать новое дыхание, смотреть свежим взглядом и двигаться вперед. В театре самое опасное - застой.

- Случаются и кризисы, никто не застрахован...

- Нужно научиться их переживать, кризисы естественны и неизбежны: и в театре, и в жизни любого человека, тем более натуры художественной. Без них существуют люди, которые у меня не вызывают большого уважения, самодостаточные и самоуверенные, они точно знают, что и как делать. Театр, мне кажется, должен иногда "болеть", чтобы выздоравливать. Жизнь ведь состоит не только из тишины и покоя, но и из вихрей с ураганами. Я всегда держу в памяти хорошую вахтанговскую фразу, которую часто повторял Завадский: "Нет сегодня, есть из вчера в завтра". Все проходит, жизнь имеет предел, а движение вперед бесконечно.

- Не потому ли вы так часто повторяете выражение, ставшее крылатым: "Не с нас началось, не нами кончится"?

- У меня такое впечатление, что я знаком со всеми, кто служил в нашем театральном доме до меня. Некоторых я действительно знал - Марию Осиповну Кнебель, Наталию Ильиничну Сац. Здесь работали частная опера Зимина, артистический кружок Александра Островского, МХАТ-2 с Михаилом Чеховым и Иваном Берсеневым. Его закрыли весной 1936-го, на здание претендовали несколько коллективов. Сталин написал резолюцию: "Отдать детям!" На нашей сцене начинал актерский путь Олег Ефремов и поставил здесь же свой первый спектакль. Анатолий Эфрос создал свои замечательные спектакли по пьесам Виктора Розова. Творческая энергия накапливалась долгие годы, и она не выветрилась. Может, поэтому нет ощущения заскорузлости какой-то...

- Это "дела минувших дней", но вы же впустили к себе будущее - нет второго такого театра, где собрано столько молодых режиссерских сил.

- Если у меня есть какое-то призвание, то это родительское прежде всего. Еще учась на театроведческом, стал активно вести кружки в школе, в Кирове всегда брал выпускников на дипломные спектакли и преддипломную практику. В РАМТ приглашал режиссеров, и опытных, и начинающих. Здесь свои первые спектакли поставили Нина Чусова, Костя Богомолов, у нас работал Миндаугас Карбаускис, когда ушел из "Табакерки", Марина Брусникина, Юрий Еремин - всех не перечислить. А лет пятнадцать назад я понял, что должен открыть двери молодой режиссуре. Время линейного театра, когда есть "я" и то, что мне кажется верным, ушло. Жизнь сейчас настолько многообразна, что внутри коллектива должны бурлить свежая кровь и свободное движение, которые, конечно, держат берега. Наверное, в этом было и эгоистическое желание включить себя в новый контекст. Подготовили сценические площадки: перекрасили репзал - и получилась "Черная комната"; наверху открыли "Маленькую сцену" вместо яруса, откуда ничего не видно; антресоли приспособили к "Белой комнате"; режиссер Олег Долин "обжил" "Театральный двор". Вот и получилось пять сцен. Одновременно репетируется много разных спектаклей, и юные актеры сразу попадают в работу - все чувствуют себя нужными.

Есть еще и понятие долга. Когда-то меня отправили на студенческую практику в Смоленск, и главный режиссер, мудрый Александр Семенович Михайлов, дал мне возможность делать то, что мне хотелось, и так, как я чувствую.

- Вы не только молодых постановщиков пригрели, но главного режиссера назначили - это уж совсем невероятно. Зачем создали ситуацию возможной конкуренции?

- Тоже, наверное, из эгоизма. Задумался над вечными вопросами. Что будет после меня? Неужели я зря столько лет работал? Почему должен отпустить свое дело? Вот и решил взрастить следующее поколение. Ребята замечательные, просто прекрасные - Саша Хухлин, Егор Равинский, Катя Половцева, Рузанна Мовсесян, много их. Присматривался, думал и предложил на должность главного режиссера Егора Перегудова. У него есть опыт и молодость. Я пришел в РАМТ в 38 лет от роду, ему - 35, самое время. Без меня он поведет театр по-своему, мы же не клоны, во многом разные, но у нас общее понимание дела, которым занимаемся. Поэтому мне с Егором комфортно, знаю, что и ему хорошо здесь. У него много идей, он придумал замечательный цикл для наших малых сцен - поставить "Повести Белкина", пять спектаклей пяти режиссеров. "Станционный смотритель" и "Метель" уже вышли, "Гробовщик" и "Выстрел" - в работе. Проект открыли в день 220-летия Пушкина, завершим - "Барышней-крестьянкой" 6 июня, в день рождения Александра Сергеевича.

- Это же и ваш день рождения?

- У меня не только в семье "три сестры", но и пушкинский день рождения.

- Почитаете прошлое, готовите будущее и умеете дружить в настоящем. Вашим крепким отношениям с Владимиром Уриным и Станиславом Бенедиктовым без малого полвека.

- Есть в нашем союзе еще и Елена Долгина - мой помощник по творческим вопросам. Сейчас мы все на Театральной площади, а собрала нас маленькая Вятка. Туда я попал благодаря совету Лены - она сказала, что у них в Кировском ТЮЗе уходит главный режиссер. Я тогда был ассистентом Завадского в ГИТИСе и страдал без театра. Лена же поехала уговаривать мою жену, что, казалось, будет непросто - у нас только родилась дочка, и переезд создавал сложности. Волновался я напрасно - Леля сразу сказала: "Едем" - так, как дворянская девушка Елена из "Накануне" ответила Инсарову, позвавшему ее на революционный подвиг, высоко в горы. Отправились на год-другой, а задержались на шесть с половиной лет, там и сын наш родился. Из армии тогда вернулся Володя Урин. Вятский парень, свой, отучился в Ленинграде, и мы ввели для него должность завтруппой - лучшего профессионала даже вообразить невозможно. Володе только исполнилось 26, но мы все понимали, что такой талантливый человек нам нужен во главе театра. В Управлении культуры и обкоме к нам прислушались - такое могло произойти только в Кирове, где власть представляли удивительные и внимательные люди. Со Стасиком Бенедиктовым мы познакомились еще в институте, когда Завадский решил, что "его мальчики" должны работать с будущими художниками, и организовал творческую встречу со студентами художественного училища Памяти 1905 года. С тех пор практически все спектакли мы делали вместе. Так и работали в Вятке: Урин - директор, Бенедиктов - главный художник, я - главный режиссер, Долгина - очередной режиссер. Наше братство стало единым неразрывным целым. Старый Новый, 2020-й год встречали у нас в театре - на этот день выпало 40-летие моего руководства РАМТом.

- Приходилось ставить спектакли по велению свыше?

- Не могу себя упрекнуть, что делал что-то конъюнктурное, но выкручиваться приходилось. Были спектакли, которые мы сдавали партийной комиссии по несколько месяцев, получали то 82, то 98 замечаний. Как-то спустили директиву создать произведение к съезду КПСС. Мы же уже хитрыми стали и научились совмещать запросы сверху с нашими желаниями. Начинали тогда интересную работу над повестью Сергея Михалкова "Сон с продолжением". Посвятили - съезду. Аргументировали так: мы же детский театр, значит, лучший подарок - премьера для школьников. Так и вывернулись - и волки сыты, и овцы целы. К датам всегда находили что-то человеческое, что задевало душу, грело сердце, - про войну, победу, подвиг.

- Сейчас работаете над "Горем от ума". Не устарела ли пьеса за два века?

- Не только не устарела, она актуализировалась. 200 лет прошло, а люди проходят через те же испытания. Испытание - хорошее слово, правильное, человек обязательно должен их проходить. Чацкий приезжает, думая, что за три года ничего не изменилось, а, оказывается, поменялось все, он попадает в новую ситуацию. Люди уже создали свое пространство, и он хочет в него войти, противопоставляя себя окружающим. У Тынянова есть потрясающее определение: "комедия - это вид трагедии", она часто оборачивается драматическим исходом. Чацкий не находит себе места. Столкновение с жизнью - тема, которая меня сейчас занимает.

- Потому и возникла в планах проза Алексея Варламова?

- Параллельно с Грибоедовым работаем над инсценировкой "романа взросления" Алексея Варламова под названием "Душа моя Павел". 80-е годы. Паренек живет в закрытом советском городе, иного - не знает и не подвергает сомнению коммунистическую идиллию. Потом попадает в московский университет, где ребята ни во что не верят, думают вольно и совершенно свободны. Их речи - потрясение для Павла: как можно, это же моя страна. Ему придется и отстаивать свои убеждения, и подвергать их сомнению, и мучительно расставаться со своими иллюзиями. А иллюзии - опасны, они нас часто связывают по рукам и ногам.

- Вы любите утопии и даже свою книгу назвали "На берегах утопий". Почему в иллюзиях видите опасность? Разве эти понятия не одного ряда?

- Утопия нужна человеку. Это недостижимый маяк, мечта, пусть и несбыточная. Без мечты - какая жизнь? У бенедиктинских монахов был такой лозунг: "Молись и трудись", - мне кажется, очень правильный. А иллюзия - это ошибка, заблуждение, она не ведет человека вперед, а сбивает с пути.

- Слышала, что ваша "стоппардиада" продолжится?

- Том Стоппард прислал мне свою новую пьесу "Леопольдштадт", мы уже прочли ее и влюбились. Сюжет насыщенный: история происходит в еврейском районе Вены. Хроника одной семьи, время действия - первая половина ХХ века, 55 лет, насыщенных драматическими событиями.

- Чем вам дорог театр как институция и что в сегодняшней жизни больше всего задевает?

- Несправедливость - то, что задевает. Убивает - бесчестье. Смущает - показуха, когда надо вставать в единую шеренгу и что-то делать "организованно". Наверное, звучит смешно, сам-то я всю жизнь занимаюсь организацией дела, но не по указке свыше, а по велению сердца. А театр люблю, потому что он, в этом я уверен, обращен к каждому человеку отдельно, а не к массе вообще. Такого личного и сиюминутного контакта ни в каком искусстве нет.