Дмитрий КРЕСТЬЯНКИН: "Я боюсь стать режиссером, который не может с моими пацанами со двора поговорить на одном языке"

Дима Крестьянкин преподает воспитанникам детских домов и приютов в проекте "Театральный дом" благотворительного фонда "Подари мне крылья", работает в инклюзивных проектах с людьми с особенностями развития, ставит спектакли в Плохом театре, где он худрук, и в театрах по всей стране. В программу фестиваля "Балтийский дом" вошли сразу две его постановки: "Деревня и я" РАМТа о жизни сельских подростков и "Квадрат" Плохого театра о школьниках из 90-х. Мы подстерегли Диму в короткий перерыв между поездками и репетициями и расспросили о подростках, взрослении и работе с друзьями.


"Деревня и я" и "Квадрат" представляют твою деятельность с разных сторон: это проект социальный, документальный и проект художественный. Кстати, насколько документальна основа "Квадрата"?

На сто процентов. Я много чего видел про 90-е, и все меня не устраивало. Их как будто романтизируют: вот, тогда-то была свобода… Я не считаю, что сейчас все клево, но и идеализировать тот период мне бы не хотелось. Я в Туле еду по карточкам получал с родителями. И ходил в школу с железной трубой в портфеле, потому что на улицах были драки - просто так, не из-за чего. И наркоманы тусили в моем подъезде, и обколотые подыхали. И я решил сам написать пьесу - так, как мне хочется. Встретился с одноклассниками, с четырьмя друзьями - мы до сих пор дружим очень близко. И у каждого взял интервью о том, что они помнят из нашей школьной жизни. "Квадрат" - компиляция этих интервью. Кстати, Ельцин-центр проводил конкурс пьес про 90-е, и она попала в десятку лучших. Так что я теперь не только плохой режиссер, но и плохой драматург.

В общем, все со всем пересекается. Плохой театр многие считают социальным проектом, потому что мы не берем денег со зрителей, чтобы каждый человек, какого бы достатка и статуса он ни был, мог прийти на спектакль. Плюс он максимально горизонтален в своих связях.

А "Деревня и я" изначально не задумывался как социальный проект, идея пришла в процессе. Социальный театр для меня - тот, который выстраивает новые социальные связи. Недостаточно просто показать спектакль, чтобы московские школьники узнали о том, что существует деревня. А если мы благодаря спектаклю организуем встречу… В РАМТе можно заплатить за билет чуть больше. Мы копим это "больше" на отдельном счете - и на эти деньги ребят из деревни, с которыми мы работали, привозят в Москву. Их водят на Красную площадь, делают им экскурсию по РАМТу, показывают спектакли. Один - классический, типа "Горя от ума" - с декорациями, костюмами. А второй - тот, где они герои. После этого организуется чаепитие с московскими школьниками. И вот тут начинается социальный театр.

"Деревня и я" - это про детство и его взаимоотношения с миром. "Квадрат" - это про взросление и то, что это взросление меняет и разрушает. Что-то подобное, кажется, у тебя было в спектакле "Наш класс" по Слободзянеку. Можно ли сказать, что ты осознаешь взросление как какую-то невозвратную потерю? Что в нас меняется, когда мы взрослеем?

Когда ты школьник, ты живешь в ситуации возможностей. Вот у тебя в классе 15 девочек, и каждая из них может быть твоей девушкой. Ты сходишь с ума, не спишь ночами, готовишься к самоубийству, когда она тебе отказывает, добиваешься, страдаешь. А потом хоп - и влюбляешься в ее соседку по парте. И все заново, и все так же по-настоящему. А чем старше ты становишься, тем чаще в твоей жизни появляется слово "никогда". Если раньше было "ну, в этом году нет, а может быть, потом", сейчас ты понимаешь: уже никогда. Учась в школе, ты думаешь: я буду программистом, историком или актером. Это иллюзия взрослого мира, ребенок думает "вот я стану взрослым и смогу открывать все двери", а на самом деле все наоборот. Когда ты подросток, у тебя куча дверей, которые открыты или могут быть открыты. А когда ты вырастаешь - они уже не просто закрыты, а замурованы. Поэтому уход из детства для меня - это потеря чего-то важного. Может быть, потому что у меня было счастливое детство. Но даже если детство жесткое - все равно та интенсивность жизни не повторяется.

Можно ли сказать, что ты своей деятельностью помогаешь детям это осознавать и открывать какие-то двери?

Помочь себе ты можешь только сам. У меня есть друг, офицер, раньше мы оба занимались театром. И он как-то сказал: я был такой дурак, я так много хотел бы тому себе сказать. А потом подумал и добавил: хотя тот я, скорее всего, послал бы этого себя на хрен и не стал слушать. И в этом тоже крутость подростка - он не будет тебя слушать. Но, возможно, он додумается сам. Не уверен, что я кому-то напрямую помогаю, но, может, создаю поводы для открытий. А вообще это было бы правильнее спросить у ребят.

Но есть же какие-то объективные вещи? Вот ты работаешь с детьми в детском доме…

Нет объективных вещей. Я вообще считаю, что мир субъективен, особенно в зоне творчества. Ты никогда не знаешь, какие твои действия к чему приведут. Мне однажды пишет незнакомая девушка в ВК: спасибо вам большое, я сейчас заканчиваю театральный институт, и это отчасти благодаря вам. Оказывается, она была на спектакле, еще когда я студентом играл "Настоящий запад". И перед ним загадала: если мне сейчас будет знак - я поступлю. А я там клюшкой для гольфа ломал печатную машинку - и кнопка отлетела в нее. Она ее сохранила и поступила с ней как с талисманом.

Человек может сделать тебе больно - и это даст тебе что-то важное. А иногда наоборот: кто-то причинил тебе добро, и ты в результате сделал неправильный шаг. Иллюзия думать, что мы можем что-то осознанно направить. Можем пытаться, но что к чему приведет - Бог знает. Я ведь сильно отличаюсь от тех, кто учил меня. Учитель - это как бортик в бассейне, от которого ты отталкиваешься, и плывешь не к нему, но благодаря ему.

Ты говоришь, что работать с подростками тебе комфортно, потому что ты сам не до конца вышел из этого возраста. А в чем это проявляется?

Безответственность во мне сохранилась. Плохой театр - это довольно безответственная затея. Ну, у нас завтра спектакль, а актер может сказать: не хочу. Мы в первую очередь друзья, а уже потом коллеги, это важно. Друга ты всегда поймешь. А коллегу ты всегда обвинишь.

Какой прекрасный аргумент в споре, можно ли дружить с коллегами и работать с друзьями!

Я работаю только с друзьями.

А не бывает злоупотреблений?

Конечно, они косячат. Мой лучший друг, один из героев "Квадрата", разваливал музыкальную группу, в которой мы играли, уводил у меня девушку, мы с ним дрались, не разговаривали пару лет. Но я приеду в Тулу - и первым делом ему позвоню. И я могу назвать кучу людей, с которыми так же. Это же друг. Мы столько пережили вместе…

И то, что ты можешь сделать с ними вместе, больше того, что ты можешь из-за них потерять?

Это как раз коллега думает, можем ли мы что-то сделать. А с другом можно ничего не делать, главное, чтобы было кайфово. Важнее хорошо провести время, чем сделать крутой спектакль. Потому что если мы сделали хороший спектакль, но при этом все страдали - зачем он? Он все равно повлечет за собой что-то, что мы не контролируем. А награды за него получить… Кому они нужны?

А что призма подростка может дать взрослому человеку?

Это вопрос к зрителю - дает она что-то или не дает. Я могу сказать о себе, что мне в них нравится, и что я стараюсь в себе сохранить. Безответственность, отсутствие авторитетов. Точнее, они у них есть, но они не общепризнаны и могут быть мне незнакомы. Это опасная, но крутая вещь. Потому что главное - не то, сколько у меня наград, а то, интересно или неинтересно нам вместе.

Как в таких условиях не быть скучным?

Мне кажется, важно быть собой. Потому что взрослые люди себе не принадлежат. Ты работаешь, ты вынужден сглаживать углы… Учась в технаре, я срывал уроки, если мне не нравился педагог. У подростка все радикально: если любишь, то умираешь от любви, если ненавидишь, то дерешься. И второй момент: важно при этом слушать другого. Это вообще важно в работе с людьми, и это редкость. Возвращаясь к теме друзей, - сейчас будет цитата из пацанского паблика - "настоящий друг - это не тот, с кем ты можешь поговорить, это тот, с кем ты можешь помолчать". С другом кайфово и поскучать.

А как происходит установление контакта?

Наверное, я выпускаю своего внутреннего подростка и веду себя так, как он бы вел - но имея свой нынешний опыт. Я не знаю, если честно. Но это длительный процесс. И незаметный. Просто мы вместе проводим время. Если мы делаем спектакль - это какая-то задача, это работа. А тут… мы не обязаны. И возможность вместо репетиции попить чай дает что-то важное.

А бывает такое, что они бесят?

Нет, никогда. Бывает, что я себя бешу: материал не идет, я не могу ничего придумать, с тайм-менеджментом проблемы… Я думаю, что это я много кого бешу!

Но ведь взрослые бывают очень разные - неприятные, токсичные… Дети, наверное, тоже?

Мне люди интересны. Это, наверное, профдеформация. Человек почему-то поступает так, как он поступает. Вот ты стоишь на кассе в "Пятерочке", и тетка на тебя наорала, потому что она до тебя встретила 50 таких же рассерженных людей, которые ей грубили, и бабушку, которая устроила скандал из-за трех рублей разницы в цене. А это бабушка - она одинока, и ей просто не с кем поговорить… Я думаю, что всех можно понять.

Я как-то брала интервью у Бориса Павловича, и он говорил, что в работе с особыми артистами важно постоянно быть включенным, не уходить в автоматизм, потому что как только ты понимаешь, что что-то работает - оно перестает работать. С детьми, наверное, то же самое. Это не утомительно? Как тебя вообще хватает на все и на всех?

Мой папа всегда говорил, что отдых - это смена деятельности. У меня много проектов, и они разные. Я не устаю, наоборот, подпитываюсь от ребят. Я устаю сидеть на кафедре в институте, когда собираются мэтры и разбирают спектакль. Нет ничего скучнее и бесполезнее…

Тут я бы поспорила!

…Потому что это обязательная процедура. Это не то, что я тебя позвал что-то обсудить.

А как ты выбираешь проекты?

Большую часть из них я придумал. У меня много идей, то, что я успеваю - это примерно 10% из них. А еще знаешь, как Балабанов говорил: "найти своих и успокоиться". Вот я нахожу своих.

Социалка - это обычно тяжелые темы: про одиночество, ненависть, смерть и так далее. Как тебе удается в этом найти оптимизм и не провалиться в безысходность?

Ты должен ставить про то, про что не можешь молчать, что тебя будоражит. Я из провинции, из рабочего города, из бедной семьи. Эти ребята из неблагополучных семей и с разными проблемами - это мои пацаны. Было бы странно, если бы я делал мегаэстетские или философские вещи. Они для меня пустые. Для меня истина - в пацане из детдома, в какой-то простой грубой форме. И музыку я такую люблю, где орут.

Вот, кстати, история не театральная, но об этом. Я ехал в Туле на трамвае - я в колледже тогда учился - и увидел суету на остановке. Выбегаю и вижу мужика, за которым кто-то бежит, лежит женщина вся в крови, и стоит девочка в очень красивом платье, лет пяти, наверное, с букетом цветов. Как оказалось, у девочки был выпускной в детском саду, родители выпили по этому поводу. А потом они поругались, и он ее ударил, и выбил ей зубы, у нее каша во рту, она пьяная. Ситуация страшная. И я, чтобы отвлечь девочку, пока маме оказывали первую помощь, начинаю говорить с ней - ее звали Лиза, если не ошибаюсь. У меня еще с собой были мыльные пузыри, и мы их дуем и разговариваем. Она сначала скомкала и выкинула цветы, потому что "он подарил", рассказала мне, что произошло, что больше не хочет, чтобы он приходил, чтобы бил маму. А потом приехали менты, "скорая", я посадил девочку туда, подарил ей эти пузыри. И слышу: мать отказывается писать заявление. То есть, все это продолжится по кругу. А я вроде это время так позитивно провел, и она развеселилась. Я потом шел через мост, и меня накрыло: я начал рыдать от этой жести и безысходности. Но я и приобрел что-то - какой-то свет, какой-то импульс. Может, благодаря таким историям ты потом что-то хочешь поменять в мире и в себе.

С другой стороны, социалка - это достаточно легкие темы с точки зрения провокации эмоциональной реакции. Как избежать манипулятивности и не давить на жалость?

Театр и режиссура в частности - это в принципе манипуляция вниманием и эмоциями зрителя. Неважно, социальный это спектакль или нет. Мне кажется более манипулятивным имя режиссера на афише. Прикольно было бы не писать, кто поставил спектакль и кто играет. Я знаю много людей, которым неловко сказать, что им что-то не понравилось. Я придумал такой театр, короче, я его открою, авторское право прошу зафиксировать: ноунейм театр.

Возвращаясь к манипуляции - она везде, но ты из своей темы вытягиваешь какие-то вертикали, выводишь ее в более широкое поле. Если работаешь с ребятами из приюта, пытаешься не делать акцент на том, что они из приюта. Мы в "Одиссее" говорили о попытке обрести дом, потому что ребята знают, что это такое. Но вот я из Тулы, у меня съемное жилье, тут у меня пока нет дома, а там у меня его уже нет. Я - тоже Одиссей. Каждый из нас ищет какой-то угол, который назовет домом. "Деревня и я" - это тоже не про ребенка и деревню, это про человека и мир. Там, где это удается, наверное, речь о манипуляции идти не может. Но это опять же определяет зритель.

Не думал ли ты как-то масштабировать проект "Деревня и я"? Например, на другие регионы?

Не хотелось бы делать трафареты: вот я придумал штуковину, Россия большая, давайте я каждый город так обработаю… Но было бы круто, если бы другие режиссеры как-то трансформировали идею и сделали по-своему в других местах.

"Деревня и я" - спектакль 16+, но для детей ты тоже ставишь (например, "Голос монстра" в Архангельске). Чем спектакль для подростков отличается от спектакля для взрослых?

Мое жизненное страдание связано с тем, что в законодательстве нет маркировки 14+. "Деревня и я", по идее, 14+, как и большая часть того, что я делаю. А в чем разница… Наверное, есть знаки, которые не всегда может считать более юное поколение. Например, в "Голосе монстра" мама в какой-то момент надевает шапку, потому что потеряла волосы. И взрослый человек, и даже подросток поймут, что это рак (хотя там ни разу это не говорится). А человек в 11 лет может просто об этом не знать. Хотя тут опять же кто как, я общался с семилетними детьми, которые уже знали все. Наверное, это не про подростка и взрослого, а про человека вообще. Потому что у каждого свой человеческий и культурный опыт.

Наверное, хороший спектакль должен быть как слоеный пирог, чтобы и критик считал свои смыслы и отсылки, и сюжетный уровень был понятен всем. Мне важно, чтобы человек с улицы пришел и понял. Я очень боюсь стать режиссером, который не может с моими пацанами со двора поговорить на одном языке. Потому что про многие спектакли ты понимаешь, что они сделаны для критиков.

Спектаклей для критиков у нас явно больше, чем спектаклей для подростков. И спектаклей для детей тоже больше. Почему?

Это связано с тем, что драматургии почти нет, и вообще материала. Я с подростками обычно делаю док. Либо, например, "Одиссею" и "Илиаду", но они все равно через док пропущены, как через мясорубку. Просто их [подростков] фиг зацепишь. С маленьким ребенком проще: вышли в ярких костюмах, спели песни, 40-50 минут - и это будет работать. А подростку уже интересен комп, у него свой музон… Нельзя понимать подростков и работать с ними, если ты отрицаешь музыку или кино, которые они любят. А у старшего поколения часто это есть. "Что, рэп? Фу-фу-фу". А ты послушай, пойми, почему ему нравится. И еще у них быстро все меняется. Сейчас вон Oxxxymiron - это уже древнее старье.

А что, если когда-нибудь ты вырастешь совсем?

Я думаю, что это не за горами. И это значит, что я буду делать что-то другое. Не страшно, если я как режиссер подросткового театра умру и появлюсь в другом качестве. Важно, чтобы кто-то пришел вместо меня. В чем кризис многих театров? Вот МДТ, там сидит Додин, Додин великий. Предположим страшный момент: Додин уходит на пенсию. И чего? Повышу ставочки: у нас есть президент, и в один страшный момент… Что будет дальше? Я думаю, важно не самому держаться у руля, а вдохновить других людей, которые сделают круче тебя после тебя.

Ты, как я понимаю, сам получил от Бориса Павловича мощный импульс, а мог бы пойти другим путем?

Я занимался социальным театром несколько лет до знакомства с Борей. И когда мы познакомились, я ему сказал: "Борис, я хочу заниматься социальным театром". А он улыбнулся и говорит: "Но ты уже это делаешь". И это было открытие для меня: не нужно ждать, когда кто-то с именем и знаниями даст тебе какую-то возможность.

Опять же, в зоне социального театра нет теоретической литературы, нет помощи - только ты сам пошел, набил шишек и что-то сделал. С одной стороны, тебя никто не обуславливает, с другой - ты можешь изобретать велосипеды. Вот, пожалуйста, придумай, как слепые люди будут ходить по сцене и не падать с нее. Придумай, как подросток, который хамит всем вокруг, что-то вдруг расскажет о себе настоящее и потанцует.

О чем ты мечтаешь? Как режиссер и как человек?

Десять лет назад я точно знал, о чем мечтаю. А сейчас… Есть что-то детское - вроде собаки. Или я мечтаю быть рок-звездой, хочу играть на гитаре в рок-группе. Почему-то это все не связано с театром. Наверное, потому, что я счастливый человек. Не все мои одногруппники имеют возможность реализовывать свои идеи, а мне везет. Я занимаюсь делом, которое люблю, каждый проект, который я хочу, я делаю рано или поздно. У меня прекрасная семья, у меня родилась дочь, что еще нужно? Ну, мечтаю, чтобы дочь не болела. Чтобы не переживала, что у нее зубки режутся. Это мечты взрослого, они обытовели, утратили полет, наверное. А может, и нет. Может, это еще больший полет, чем стать рок-звездой.