Полина ВИТОРГАН: "Театр был для меня перевалочным пунктом"

Для Полины, в семье которой два поколения актеров, вопрос, кем стать, никогда не стоял. Дочка Максима Виторгана и Виктории Верберг, внучка Эммануила Виторгана и Аллы Балтер, она и не думала, что в жизни можно заниматься чем-то другим, кроме театра. Сейчас Полина ВИТОРГАН служит в РАМТе и сотрудничает с Театром наций. О детстве, прошедшем в Московском ТЮЗе, театре, где познакомились ее родители, - монолог для рубрики "Дети закулисья".

- Мама любит рассказывать, как беременная мной выпускала спектакль "Жак Оффенбах, любовь и труля-ля" (режиссером была Генриетта Яновская), пела, прыгала, танцевала канкан. Потом родила меня и, спустя месяц, уже снова вышла на сцену. И как-то я совсем маленькая еще лежала в гримерке, была включена трансляция спектакля, и мама говорит, что по моему взгляду она поняла, что я узнала музыку Оффенбаха, потому что слушала ее, пока была в животе. Это, конечно, семейная легенда, но она забавная. МТЮЗ, в котором работает мама, в детстве был для меня местом, куда я приходила после школы. Что-то вроде перевалочного пункта. Училась я во Вспольном переулке, а танцами занималась в Воротниковском. Театр был посередине, и это было очень удобно. Я могла зайти оставить там вещи или сделать домашку, подождать маму после спектакля, если мне не хотелось ехать домой одной.

Помню, на мамином гримировальном столе стояли коробочки с помадами, а рядом маленькое зеркальце, где я обожала оставлять всякие послания. Например, если я приходила во время репетиции и мы не успевали увидеться, я писала ей помадой: "Мама, я ушла на танцы".

Однажды мама устроила экскурсию по закулисью театра для моего класса. Показывала ребятам гримерки, где актеры красятся, где одеваются. Тогда я впервые столкнулась с тем, что люди ходят, разинув рты, и всем восхищаются. Меня удивило, что кто-то в восторге от вещей, которые мне казались совершенно обычными.

Как-то один артист завел меня на колосники, и я помню, какой огромной оттуда показалась мне сцена. Часто я смотрела спектакли то из рубки звуковиков, то из рубки осветителей. Мне даже иногда разрешали нажимать на какие-нибудь важные кнопки. В спектакле про Тома Сойера я "выводила" луну. Это был такой восторг: по команде я нажимала, куда мне говорили, и луна на сцене зажигалась.

Классе в пятом я сломала руку и ходила с гипсом, и кто-то из артистов на детском спектакле передал мне привет со сцены, сказав что-то вроде "а вот я знаю, что там сидит мой однорукий друг пират". Я знала, что эта реплика адресована мне, и это было очень здорово.

В театре была девочка Саша, дочка одной из актрис. Мы вместе с ней влюбились во взрослого актера, который играл Гекльберри Финна. Сходили по нему с ума буквально. Долго-долго могли ждать его у гримерки, а когда он выходил, делали вид, что стоим шнурки завязываем на ботинках.

Вообще я была дико закрытым и стеснительным ребенком. Поэтому никогда не участвовала ни в одном спектакле. Даже слово "здравствуйте" давалось мне с трудом. В ТЮЗе очень длинный коридор и в конце него туалет. Я ужасно боялась этого коридора, нужно было пересечь его весь, чтобы ни с кем не встретиться. Каждый раз это было для меня испытанием. Зато мой младший брат совершенно спокойно всегда ходил по театру и отвешивал всем поклоны. С Яновской и Гинкасом я никогда в жизни не общалась. Они для меня люди, к которым я отношусь с большим-большим пиететом.

С Генриеттой Наумовной был такой случай. Однажды мама взала меня на репетицию, и мы все сидели и ждали режиссера. Когда Генриетта Наумовна зашла, все встали, кроме меня, потому что я не знала, что нужно вставать. И она так на меня посмотрела. Я готова была сквозь землю провалиться. Возможно, она просто посмотрела, но для меня это было чем-то особенным, мне было жутко стыдно. Этот стыд детский, он так во мне и живет. Я побаиваюсь ее до сих пор.

Спектакли Гинкаса и Яновской - первое, с чем я столкнулась в театре, и, конечно, они сформировали мой вкус. Я смотрела их много-много раз. Самые мои любимые у Гинкаса - "Черный монах" и "Дама с собачкой", "Good-bye, Америка!!!" Яновской - я не пропустила ни одного спектакля на протяжении, наверное, пяти лет. А ее "Грозу" знала наизусть. Я и сейчас ее прекрасно помню, это был потрясающий спектакль. Папа на тот момент в нем уже не играл, он ушел из ТЮЗа. Мама играла Варвару, мне очень нравилась ее роль. Зрители там сидели на сцене, а посередине сцены шла тонкая река, была живая вода и живые колосья, это все производило впечатление.

Когда я сказала родителям, что буду актрисой (а я просто не знала, кем еще можно быть, мама, папа, бабушка, дедушка - все актеры), папа сказал: ну раз так, попробуй-ка поступи для начала в киношколу. Я совсем не знала, что надо читать и как; ничего в этом не понимала. Взяла монолог Катерины из "Грозы", который произносила Юлия Свежакова в спектакле Яновской. То, что, оказывается, каждый второй читает при поступлении. Сейчас-то я это знаю, а тогда мне это было неведомо. Мне хотелось сыграть так, как играла Свежакова, и я полностью повторила ее вплоть до интонаций и движений. В какой-то момент разгонялась, как она, кричала, вскидывала руки. Это было, конечно, ужасно. Это был мой позор, меня вы гнали, спросив перед этим: "А вы читали "Мою жизнь в искусстве" Станиславского?" Я ответила нет. "Что ж вы тогда пришли сюда, если не читали?"

Потом я решила попробовать поступить на подготовительные курсы в Школу-студию МХАТ. Стала опять учить стихи и монологи. Просила маму меня послушать. Не знала, как начать, могла по полчаса стоять и не начинать, плакать, смеяться, потом снова плакать. Мама говорила: "Да просто начни". Но мне это было безумно сложно и очень страшно. На курсах во МХАТе я впервые ощутила этот кайф, когда ты преодолеваешь свой страх и можешь на сцене делать все что угодно. Тогда же я уже по-настоящему заинтересовалась профессией, стала ходить во все театры и смотреть все подряд. Я уже знала, кто где набирает. Мне очень нравился курс Женовача в ГИТИСе, который тогда выпускался (тот самый, где учились Ваня Янковский, Женя Громова, Глеб Пускепалис, Полина Пушкарук и другие прекрасные актеры), и больше всего я тогда хотела учиться у этого мастера. Но я слетела там с третьего тура и в результате поступила к Алексею Владимировичу Бородину, и сейчас очень рада, что случилось все именно так. Когда я училась, родители приходили на меня смотреть, только если я сама звала. Я очень благодарна им, что они до сих пор не дают мне советов, если я не спрашиваю. И всегда найдут правильные слова, когда требуется их оценка моей работы.