Рамиля ИСКАНДЕР: "Мечта о другой жизни есть у каждого из нас…"

Девочка из маленького села Кунашак никогда не думала, что станет актрисой, но, подобно одной из своих сценических героинь, мечтала о какой- то другой жизни. Рамиля Искандер, словно Ассоль из "Алых парусов", надеялась на внезапное чудо, которое во что бы то ни стало должно произойти в ее судьбе. И изменить ее, изменить раз и навсегда.
Сегодня Рамиля Искандер - ведущая актриса Российского Молодежного театра, яркая звездочка, чей талант еще развивается, чья актерская энергия кипит и ищет выхода в самых разнообразных ролях. Рамиля очаровательна в образе девочки-подростка в жесткой современной версии романтической истории Александра Грина. Она неожиданно парадоксальна в роли Татьяны Алексеевны в свободной композиции по одноактным пьесам Чехова "Чехов-GALA". А в сценической эпопее "Берег утопии" Искандер приходится перевоплощаться в нескольких женщин - Катю, Натали Тучкову и Натали Огареву, чьи судьбы были тесно связаны с судьбами выдающихся мыслителей девятнадцатого века.
В актерской сущности Рамили Искандер есть природная сила, мощь, заключенная в хрупкое тело. Наверное, поэтому в ее женских образах чувствуется присутствие тайны, обнаружить которую не так-то просто. Ее героини, несмотря на резкость жестов и слов, необыкновенно женственны. временами даже просто душны и невероятно искренни в проявлении чувств.

Я себя не очень уютно чувствовала в той среде, в которой росла. И это несмотря на то, что я человек деревенский. Работала в огороде, доила коров и делала все, что полагается, по хозяйству, потому как была очень послушным ребенком. Между занятиями в общеобразовательной школе в музыкальной я всегда что-то делала по хозяйству: полола грядки, а зимой ходила за водой, даже если дорогу замело снегом, И лишь теперь, когда я уже много лет живу в городе, то понимаю причину неуюта: просто по натуре я совершенно городской житель. Мне нравится город с его бешеным ритмом, со множеством людей, которые спешат куда-то, стремятся, торопятся. Я сама стараюсь сделать как можно больше дел. А в деревне все это немного по-другому Там тоже есть свой ритм, но один день похож на другой - и меня это не радовало.

Я очень любила петь, для меня это было естественно. Думаю, так я стремилась к самовыражению. Каждое утро начиналось с пения. Пела, когда гладила пионерский галстук, пела, когда пришивала к форме воротничок, когда топила печку. При этом я вовсе не ощущала себя Золушкой. Ведь мечта о другой жизни есть у каждого из нас. Еще я совсем не замечала, что в деревне ко мне относятся не так, как к остальным детям. Жизнь в деревне ведь чем сложна? Во-первых, все друг друга знают. Во-вторых, люди там очень серьезно относятся к нормам и правилам, по которым должен жить человек и по которым должен воспитываться ребенок. В Москве этого нет совершенно. Если я в метро спущусь в халате, то, скорее всего, на меня даже внимания никто не обратит. А в деревне так не может быть. Потому что есть нормы, правила, устои и традиции. И так как родители не воспитывали меня по этим нормам, то и "нормальным" ребенком меня не считали. Я, как Красная Шапочка, ходила к бабушке из одного конца деревни в другой и распевала песни. Родители жили в новой части, на улице Новой. А бабушка жила в старой, на улице Ключевой, где ключи. И вот я шла в пела различные песни, которые слышала по радио или на пластинках. Меня даже считали немножко "сумасшедшей". Но об этом я узнала позже, когда приехала на пятнадцатилетие окончания школы. Мои одноклассники тогда и рассказали мне все, что они обо мне думали. Говорили: "Ну, мы же не знали, что ты артисткой станешь!"

Я не знаю, как это объяснить, но у меня с самого детства было ощущение, что я должна заниматься чем-то таким, чем никто из окружающих меня людей не занимается. Любой ребенок примеряет к себе самые разные профессии. У меня был момент, когда я прочитала книгу Ольги Перовской "Ребята и зверята" и очень захотела стать зоотехником. Затем, когда я прочла книгу "Восемь моих профессий", захотела стать почтальоном. Но все это были очень короткие моменты. В общем же я никак не могла понять, чем на самом деле хочу заниматься. И уже потом, когда училась в музыкальной школе, когда стала солисткой в фольклорном коллективе, я почувствовала, что получаю огромную радость от выхода на сцену. Мне было тогда двенадцать лет. Я запомнила и страшное волнение, и какую-то безмерную радость, что обрушились на меня тогда. И до сих пор два эти чувства меня не покидают.

Об актерской профессии я не задумывалась. Мне просто нравилось петь и нравилось, что люди меня слушают. И что это приносит им удовольствие. Я была очень стеснительным ребенком, это во мне осталось до сих пор. Я считала себя некрасивой: что у меня нос не тот, зубы не те, что я маленького роста. Но когда выходила на сцену, все эти комплексы улетучивались. Когда я пела национальные песни - татарские, башкирские, - я видела глаза людей, которые начинали светиться, потому что они слышали свое, родное и видели, что их родные песни поет ребенок. И стеснение у меня сразу пропадало.

В школе я очень хорошо училась, и маме нравилось, что я пою, выступаю, но, конечно, она никак не ожидала увидеть меня студенткой Института искусства и культуры. И потому, что он тогда был не самым престижным вузом и потому, что у меня были хорошие математические способности. Родители думали, что я получу какую-то более строгую профессию, тем более что тогда было модно быть экономистом, например. Это же было начало девяностых, все перестраивалось, перерождалось, возникал и новые ценности, И я до сих пор не понимаю, что меня толкнуло к решению поступить в творческий вуз. Я читаю интервью многих моих коллег: кто-то приехал поступать за компанию, кто-то мечтал о профессии актера с детства. У меня было не так. Я не могу назвать ни день, ни причину, по которой я решилась на это. Наверное, меня толкнули на этот шаг только эмоции, которые я испытывала, находясь на сцене.

Сначала поехала в Уфу. Туда меня не взяли, мотивировав тем, что способности очень средние. Мне это мама сказала, но уже в более мягкой форме. Но я все-таки поехала в Челябинск, уже втайне от родителей, под предлогом того, чтобы подать документы в университет. Сама же отправилась в Институт культуры. Но самое ужасное, что я не отличала трамвай от троллейбуса. Мне сказали, что надо сесть на трамвай №16. Я благополучно села в троллейбус №16 и уехала на другой конец города. Помню, на мне была нарядная по тем временам и единственная одежда - белая плиссированная юбка и белая гипюровая блузочка. Шел страшный дождь. И, отъезжая, троллейбус окатил меня с головы до ног грязью. В таком состоянии, опоздав на два часа, я и пришла в Институт культуры на вступительные экзамены. Была тринадцатой. Вышла на сцену, с челкой, поставленной сахаром (это было очень модно тогда), в остроносых туфлях и вся и грязных разводах на одежде. Ужас! Да и знала я только одно стихотворение Марины Цветаевой. Они посмотрели на меня, спросили: "Откуда?" Я ответила, что из села Кунашак. "Ну, и что у вас там, на селе?" Я ответила, что у вас есть коровы. И стала рассказывать про коров. Сейчас понимаю, насколько это было наивно и смешно. Но наивность, с которой я показывала коров, собаку Рекса, кур и петухов, видимо, помогла мне. И я прошла первый тур, второй, третий - и поступила.

Мне было очень просто вначале, когда шли этюды на органику, когда надо было показывать животных, предметы. Мне это было понятно. Говорили "покажи окно", "бабочку", "манную кашу" - и я показывала. Проблемы начались позже. Я ведь до пяти лет не говорила по-русски, только по-татарски. Выяснилось, что у меня неправильное, гортанное звукоизвлечение, с которым педагоги никак не могли справиться. Я очень переживала по этому поводу. Потом были проблемы с танцами, с движением, Все давалось тяжело. Я ведь была обычной деревенской девочкой, которая умеет копать землю и совершенно не владеет своим телом. Помню, лежала днями в общежитии и плакала в подушку На мое счастье, в середине третьего курса появилась новый педагог по танцу Саша Садыкова, которая пришла ко мне в комнату и силой отвела в класс. Мы с ней сделали индивидуальный танец для экзаменов, и после этого все пошло хорошо. Я отчасти избавилась от комплексов и сомнений на свой счет, хотя, конечно, не совсем. И сегодня они меня посещают довольно часто. Но, думаю, это свойственно любому артисту - сомневаться в своих возможностях.

Родители очень переживали за меня вплоть до третьего курса. Потом успокоились. Ведь на третьем курсе я уже стала работать в ТЮЗе и Театре драмы города Челябинска. Тогда-то питерский режиссер Анатолий Аркадьевич Праудин поставил в Театре юного зрителя комедию "Мещанин во дворянстве". Я играла Николь. Пригласила родителей на премьеру. После этого спектакля они стали осознавать, что актерская профессия - это та профессия, которой я хочу заниматься по-настоящему. Сейчас они мной гордятся. И я понимаю, как хорошо они себя чувствуют в деревне, как им комфортно там жить. Ведь когда я приезжаю в Кунашак, выхожу из дома на улицу, ко мне подходят незнакомые люди, обнимают и говорят: "Мы так тобой гордимся!" для меня это очень важно, и не потому что я такая прекрасная, а потому, что родители счастливы.

У меня есть брат, он на четыре года старше меня, живет в Екатеринбурге, у него своя автошкола. Папа очень хотел, чтобы он занимался автомобилями. Так в конечном итоге и случилось. Но при этом брат окончил Лесотехнический институт и получил профессию инженера лесного хозяйства. У него дома очень много цветов, он за ними непрестанно ухаживает. И когда приезжает ко мне в Москву, то день начинается с того, что он объясняет, что нужно пересадить, что я залила, что надо опрыскивать каждый день. Словом, брат приводит все мои растения в порядок. Он всегда поддерживал меня в моем выборе и всегда старался приезжать на все мои студенческие спектакли, И чем взрослее мы становимся, тем больше я ему благодарна за поддержку. Я чувствую, что наши отношения становятся все ближе и теплее.

Наш ТЮЗ был молодежным, а не детским. Были спектакли для ребят тринадцати-шестнадцати лет, были и взрослые. Этот театр стал базой, дал мне дальнейший рост. Не поиграв маленькие роли, невозможно, на мой взгляд, накопить силы для больших ролей. Было все: и массовки, и третья Белочка в седьмом ряду, и роль Лебедя в две реплики.

Я с огромной болью уходила из Театра юного зрителя, потому что там были режиссеры, с которыми хотелось работать, прекрасная труппа, мой педагог по речи. Тяжело было, но в Театр драмы меня пригласил мой художественный руководитель курса Наум Юрьевич Орлов. И я ушла. Но еще долго доигрывала свои спектакли в ТЮЗе.

Конечно, в Театре драмы я сыграла масштабные роли, те роли которые в ТЮЗе мне бы никогда не достались просто потому, что там был другой репертуар. Первой моей ролью стала Аня в чеховском "Вишневом саде", а в двадцать два года я сыграла Агафью Тихоновну в "Женитьбе" Гоголя.

Полного, ошеломляющего ощущения успеха у меня не было никогда. Я всегда ответственно подхожу к каждому выходу на сцену. Каждый раз волнуюсь и радуюсь. Это не зависит ни от величины роли, ни от масштабности спектакля, не зависит от того, на какой сцене - малой или большой - эта работа. Ощущения артиста, который слышит зал в финале на поклонах, не передать. Что происходит в это время в твоей душе - это тайна, в тебе что-то рождается. Ни один артист пустым после спектакля не выходит. Сравнить эти ощущения нельзя ни с чем.

А вот если не получилось, то это испорченный вечер. И если, не дай бог, завтра нет спектакля, то это еще и испорченный день, потому что ты ничего не можешь исправить. Это полная катастрофа, депрессия. Ощущение внутренней пустоты ужасно. Что-то в тебе "не включилось". Это как цветок, который мог бы распуститься, а ему не долили воды. Играешь спектакль и понимаешь, что все катятся в тартарары. Организм молчит и словно бы говорит тебе: "Сегодня таланта не дам". И это очень печально. Зато получаешь толчок двигаться дальше. Начинаешь анализировать неудачу и вкладываешь больше энергии в следующую работу.

Институт как раз и существует для того, чтобы организм сам научился "включаться" в нужный момент. Не мозг, а именно организм. Бывает, находясь дома, понимаю, что со мною что-то не то, не могу собраться с мыслями, не могу сделать что-то элементарное и задаю себе вопрос: почему? Оказывается, через три дня спектакль "А зори здесь тихие..." Ну, тогда понятно, тогда все нормально. То есть организм сам начинает готовиться к той или иной работе. Так и должно быть. И как только мне дают репертуар на следующий месяц, я сажусь, обвожу кружочками числа, когда занята. И организм запоминает это и сам начинает распределять энергию на каждый спектакль. Иногда это даже страшно. Потому что ты не можешь сопротивляться. Вечером, например, "Алые паруса", где я играю Ассоль, а утром позвонили и просят приехать на пробы - роль сорокалетней женщины, которая уходит в монастырь. Было такое. И я понимаю, что надо пойти на пробы, а перестроиться очень сложно. И тогда заставляешь себя, ломаешь "установки" организма.

Можно сказать, что в Москву я попала случайно. Я решила поехать на юг. У меня есть две приятельницы в Челябинске, и я им сказала: "Девчонки! Что же мы ни разу с вами не ездили к морю? Давайте поедем в Геленджик". Билеты купили еще зимой, чтобы не передумать. Приехали к морю, отдыхаем, а у меня все как-то не клеится, какое-то беспокойство, плохое самочувствие. И я подумала, что надо заехать в Москву, просто так. В чемодане майки и шорты, для обуви пришлось корзину на базаре купить, потому что она не поместилась. И вот я с чемоданом и с корзиной прибыла на Казанский вокзал Москвы, где и провела следующие несколько дней. Как попасть в гостиницу я в то время не знала. Попыталась устроиться - не получилось. Стала обзванивать знакомых. И мне помог мой однокурсник Степа Морозов: сказал, что можно в общежитии пожить. Так я обосновалась в Москве.

Конечно, толчок на этот вояж мне дал режиссер Сережа Алдонин, который ставил у нас в Челябинске "Страсти по Утрате" по "Зимней сказке" Шекспира. Он как-то раз заметил, что мне обязательно надо попробовать свои силы в Москве. Видимо, в подсознании это засело. Но только через два года я решилась. Пошла в Театр им. Станиславского, где Алдонин как раз репетировал. И как я туда вошла, так и не вышла, а через две недели выпустила премьеру. У меня была небольшая роль молодой Клары в спектакле "Визит дамы" по Дюрренматту. В Челябинск я вернулась, чтобы уволиться из Театра драмы. Это происходило со слезами. У меня и фотография в старом паспорте была с зареванными глазами, потому что перед этим ходила к художественному руководителю и просила меня отпустить. Художественный руководитель все понял, единственное, что спросил: не страшно ли мне. Я ответила, что очень страшно, но я очень хочу попробовать. Он не стал меня увольнять, а дал два месяца на то, чтобы я попробовала и, если не получится, могла вернуться в Челябинский театр драмы. Когда я приехала за документами, ему было тяжело меня отпускать. У меня было много ролей - это во-первых, а во-вторых, учителю всегда тяжело расставаться со своими учениками, если они уже стали коллегами.

Я поняла, что в Москве мне легко дышать. Я уже до этого была в столице, и не где-нибудь, а в Российском Молодежном театре. Это было в 1998 году. Я приехала с труппой ТЮЗа на фестиваль, и на сцене Молодежного театра мы играли "Сказку о царе Салтане", где у меня была крошечная роль одной из девушек при царице. Тогда, помню, артист Юрий Герасимович Григорьев мне сказал: "Сходи к Алексею Владимировичу Бородину". Тогда я не пошла, побоялась. Но прошло несколько лет, шел 2002 год, и я решилась. И потом, я люблю новых людей, новые встречи. И еще, не буду лукавить, я очень хотела попробовать себя в кино. Это для меня была совершенно неизведанная жизнь, которая никак не похожа на жизнь театральную. Вот чего мне хотелось.

В Театре им. Станиславского мне посчастливилось поработать с Владимиром Владимировичем Мирзоевым в нескольких спектаклях: "Семеро святых из деревни Брюхо", "Хлестаков", "Сон в летнюю ночь". Это тот режиссер, с которым у меня было полное взаимопонимание. Мне было достаточно, как он смотрит на то, что я делаю. И уже становилось понятно, так это или не так. Я играла в спектакле "Сон в летнюю ночь" роль Пэка, которую он отдал артистке, а не артисту. Были сделаны огромные сокращения текста, спектакль был музыкальным. И мне нужно было в своих маленьких выходах построить роль. И Мирзоев, объясняя мне, что надо делать в сцене с Обероном, сказал: "Понимаешь, нужно внести свет!" Мне это было понятно совершенно.

Театр им. Станиславского был для меня значимым. Ведь что такое этот театр? Одно имя, которое он носит, обязывает. Там сформировались и работали замечательные актеры, выдающиеся. Но пришло другое время, начали появляться маленькие, никому не известные театры. И люди стали туда ходить больше, чем в академические театры, потому что там возникала та энергия, которой, может быть, стало меньше в уже известных коллективах. И вот когда театр находится на таком перепутье, как Театр им. Станиславского, работать в нем тоже чрезвычайно интересно и полезно. Ты видишь, кто и куда движется из актеров и режиссеров, какие надводные и подводные течения там существуют. Мне даже кажется, что если хочешь адаптироваться в обществе, то надо прийти поработать именно в такой театр и адаптироваться там. Во всяком случае, со мной было именно так. Там я старалась сохранить себя в профессиональном смысле и двигаться дальше. И в этом театр Станиславского дал мне очень много.

Вообще мне повезло, потому что я работала с разными режиссерами, которые представляли разные школы, разные человеческие позиции, обладали разным видением и пониманием театра. Это и Татьяна Ахрамкова, и Владимир Мирзоев, и Анатолий Праудин, и Аркадий Кац, и Сергей Алдонин. А встреча с Алексеем Владимировичем Бородиным - это как если человек идет-идет, ищет и, наконец, находит то, что искал. Я считаю, что мне колоссально повезло. Если всем артистам будет так везти, как мне, то все будут счастливы. Алексея Владимировича я понимаю без слов. даже когда он делает замечания, то часто ничего не объясняет мне, а просто говорит: "Мы с тобой друг друга поняли".

В РАМТе к тому времени, как я появилась в Москве, работал мой однокурсник Степа Морозов. И когда начали ставить спектакль "Бескорыстный убийца", понадобилась поющая артистка. Степа подошел к Алексею Владимировичу и упомянул обо мне. Потом обо мне ему сказал Евгений Редько, который посмотрел "Мастера и Маргариту" в театре Станиславского. Вот так разные люди приносили Бородину сведения обо мне. Так что мое появление было подготовлено. Я пришла в театр, начала репетировать в "Бескорыстном убийце" и как-то постепенно стала частью труппы. Но мне все равно устроили показ, все было сделано по правилам, и меня приняли в Российский
Молодежный театр.

Мне здесь комфортно, потому что есть много работы, которая мне интересна. А художественный руководитель это ведь как отец для артиста. Алексей Владимирович особенный, потому что он настолько точно видит всех своих артистов, настолько хорошо понимает, кто и куда движется и кого куда надо направить, что артист чувствует себя в РАМТе, как за каменной стеной. Это мое мнение, мои ощущения. Я точно знаю, что если я буду пытаться актерски развиваться, то он обязательно найдет для меня роль, которая еще больше поможет мне в этом. Плюс мое человеческое отношение к нему я ко всем ребятам. Я чувствую себя дома.

У меня был период, когда я замкнулась на театре, у меня не было никакой другой жизни. Это случилось еще в Челябинском театре драмы. Я настолько была погружена в свои театральные работы, так много думала о ролях, что не было той части жизни, что дает подпитку. А подпитка обязательна, и это не работа в другом месте. Надо съездить с друзьями па пикник, поиграть на гитаре, попеть у костра или просто побыть лома с родными. Это дает новое дыхание.

Недавно я вернулась из Ниццы, где мы вместе с Павлом Семеновичем Лунгиным представляли фильм "Царь" на Неделе русского кино. Начиная с того момента, когда меня утвердили на роль, и до премьеры я понимала, насколько значима для меня эта работа. Каждый день съемок я понимала, что нахожусь на своем месте, что меня утвердили на эту роль не случайно, что я должна была ее сыграть, потому что мне есть что сказать. Все воспринимают Марию Темрюковну как жестокую царицу, а ее жестокость идет от абсолютного человеческого одиночества. Ее драма начинается в раннем детстве, потому что она получает мужское воспитание. Ее, девочку, воспитывают и обучают, как мальчика. Она растет без материнской ласки и никому и никогда не может открыть свое сердце.

Иногда я чувствую себя одинокой до умопомешательства. Но это не значит, что я никому не нужна. Это нечто другое, что сложно объяснить словами. Это особое состояние, которое можно назвать частью профессии. Это та соль, которой можно приправить любую актерскую работу.

Жанна Филатова
"Театральная афиша"