Станислав БЕНЕДИКТОВ: "Юноши к нам не спешат - им нечего сказать через театр"

В Москве появилось новое выставочное пространство - рядом с основным зданием Союза театральных деятелей на Страстном бульваре, в Боярских палатах XVIII века. Первым в необычном помещении развернулся КЛИН8. Среди участников выставки молодых художников театра много учеников Станислава БЕНЕДИКТОВА. После вернисажа профессор Школы-cтудии МХАТ, главный художник РАМТа встретился с корреспондентом "Известий".

- Станислав Бенедиктович, какие у вас впечатления о КЛИНе на новом месте?

- Помещение возникло совершенно неожиданно. Начали делать ремонт, обнажились каменные своды, решили оставить как есть. Были сомнения: ну как в этих руинах молодых выставлять? С другой стороны, я люблю, когда и зрителей, и актеров ставят в необычные обстоятельства - мы с Алексеем БОРОДИНЫМ в РАМТе ставили спектакли и на парадной лестнице, и под сценой, даже превращали в декорацию зрительный зал.

Очень аккуратные выставки КЛИНа ежегодно проходили на Малой Ордынке, в филиале Музея Бахрушина, но они создали ощущение некоего благополучия. Эскизы и макеты хорошо располагались вдоль белых стен, можно было внимательно их рассматривать. А сейчас мы осваиваем новое кирпичное пространство, где мало ровных плоскостей, везде сводчатые потолки, вогнутые стены, и какая-то искра в этом есть. На фоне ремонта, исторической разрухи сильнее проявляется трогательность макетов, их рукодельность, вся та энергия, которую наши молодые художники в них вкладывали. Боярские палаты - мощное пространство, не все работы его выдерживают, особенно маленькие, хрупкие. Театральные художники изобретательны, пространство преобразилось, но пока не хватило времени превратить его в выставочный зал по-настоящему.

- Но есть работы, совпавшие с пространством Боярских палат.

- Макет Александры Карпейкиной к "Борису Годунову" очень подходит к этим палатам. Макет Юлии Пичугиной к "Лоэнгрину" мощный, как и "Бег" Анжелики Бажиной с взорванной, взлетевшей крышей вокзала. На выставке много интересного. Если внутри работы есть сила, смысл - противоречия пространству зала не будет.

- Здесь есть и довольно смелые фантазии. Если не прочитаешь аннотации, не сразу поймешь, какую пьесу имел в виду художник.

- По сути КЛИН - выставка театральных школ. Представлены ГИТИС, Художественное училище памяти 1905 года, одна-две работы из Суриковского института. Основные участники - из Школы-студии МХАТ, она сейчас наиболее энергетичная, амбициозная. Рядом с работами тех, кто уже осуществил первые постановки в профессиональном театре, выставлены пробы пера второкурсников. Скорее, это - инсталляции, а не макеты декораций, и слишком серьезно к ним не стоит относиться. К сожалению, создание каких-то интересных фокусов стало уже тенденцией, довлеют острые неожиданные формы и их комбинации. Но относятся ли они к этой пьесе? Главная цель - просто привлечь внимание. За такие эффекты зачастую прячутся те, кто в силу обстоятельств не получает глубинного художественного образования. Моя позиция - учить будущих художников прорываться к сути произведения, искать острую пластическую форму, но не самоцельно, а только для того, чтобы выразить содержание. И выразить автора, а не только себя. Сила Школы-студии МХАТ еще в том, что художники тесно связаны с театром, им преподают основы режиссуры, у студентов много практики. Мои занимаются в РАМТе, студенты Алексея Кондратьева и Виктора Шилькрота - в Ленкоме, курс Владимира Арефьева - в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко.

- Студенты принимали участие в выпуске вашей новой премьеры "Участь Электры"?

- Я им показываю весь путь - от эскизов до готовых декораций. Причем не скрываю даже того, что сам потом отвергаю. Юля Пичугина и Ольга Загорская помогали делать макет, многие были на монтировочных репетициях.

- Вы преподаете давно. Чувствуется смена поколений? Или студенты всегда одни и те же?

- Сценография становится девичьей, женской. Это общемировая тенденция: к примеру, современная польская сценография - вся женская. У нас учатся одни девочки. Но, к счастью, очень серьезные, вдумчивые и очень ответственные. Они привнесут новые качества в профессию.

Но дело в том, что и театр, и сценография сильно изменились. Наше поколение глубоко размышляло о жизни, смерти, социальных проблемах. Сценография большого стиля - и Эдуард Кочергин, и Давид Боровский, и Даниил Лидер, и Март Китаев - была прежде всего глубинным осмыслением действительности. Сейчас молодых больше привлекает игра с пространством, с найденными художественными образами. Интернет позволяет быть в курсе: кто что сделал, компилировать, соединять, играть. Личное, индивидуальное, выстраданное выступает на первый план уже редко. Думаю, это временно, такой период не может быть длительным. К сожалению, ощущается недостаток среднего художественного образования. А ведь когда-то Училище 1905 года было наравне с институтами. Теперь уровень упал и в училищах, и в средних художественных школах.

- Наверное, заниматься со студентами приходится особенно тщательно?

- Все силы направляю на то, чтобы развить свободу фантазии, мышление. На первом курсе задаю сочинить карнавал. Причем карнавал не бразильский, а, например, карнавал книг, разных персонажей. Или карнавал облаков - грозовых, легких, проследить их взаимоотношения, их динамику. Или карнавал осени, переходящей в зиму. Постепенно переходим к сказке, к комедии дель арте, к драме, трагедии, музыкальному спектаклю. Кто-то лучше владеет цветом, кто-то эмоционален или лиричен, кто-то склонен к философским размышлениям. Присматриваемся к студентам, стараемся развивать индивидуальности. И готовим их к трудной жизни. По большому счету, театральный художник - мужская профессия. В театре вести себя надо так, чтобы в тебя поверили. Взаимоотношения с режиссером, с актерами, с цехами стоят порой большого нервного напряжения.

- А почему же мальчики не идут в сценографы?

- Театр не дает достойного материального вознаграждения. А молодое поколение подпорчено убеждением, что надо хорошо зарабатывать. Труд охранника оплачивается значительно лучше и не требует таких усилий. Но главное даже не в этом. Что-то произошло с энергетикой театра, он утратил серьезную социальную значимость. Раньше, когда со сцены говорилось что-то важное, люди ощущали, что они не одиноки. Сейчас театр все больше развлекает. Естественно, такое происходит не везде. Мне кажется, РАМТ ведет ясную, четкую линию противостояния бездумному веселью. Но в целом это так. А я же прекрасно помню, как в 1960-е годы на выставки театральных художников в Манеже изо дня в день встраивались очереди от Кутафьей башни. "Лисистрата" Рабиновича, эскизы Тышлера, макеты Боровского, братьев Стенбергов… Потрясающее искусство! Глубокий, серьезный поиск, осознанная жизненная позиция. Мне кажется, она сейчас нивелировалась, как-то растворилась, и молодые люди это чувствуют. Поэтому юноши к нам не спешат. Им нечего, по большому счету, сказать через театр. А если они и будут говорить, найдут какую-то другую форму - компьютерную графику, кино. То есть выразят себя там, где труд оплачивается. Театр по-прежнему остается местом для мечтателей, идеалистов.

- Но для зрителей всегда притягателен и театр, и все, что с ним связано. И макеты декораций можно разглядывать часами. В чем, по-вашему, их магия?

- Пространственная скульптурка удивляет своей ювелирной выделкой. Реальные вещи - стульчики, столики, люстры - зритель как бы примеряет к себе: "Я бы это сделал или нет? Сколько терпения! Какая кропотливая работа! Нет, я бы не стал!" Сначала решают, как и из чего сделано, потом начинают размышлять, - а что же там происходит? Макет - отдельное пространственное произведение, очень зашифрованное. И эти шифры хочется разгадывать.

Елена Губайдуллина
"Известия"