Юрий ГРЫМОВ: "Школа не учит детей самостоятельному выбору"

Осенью Москва была заклеена афишами, гласившими буквально следующее: "Театр РАМТ. Дэниел Киз. Цветы для Элджернона. СПИКТАКЛ ЮРЕЯ ГРЫМАВА. ПРNМЕРА 2013". Сейчас билетов не достать - они распроданы до февраля следующего года. Российский академический Молодежный театр, который никогда не жалуется на пустые залы, на этом спектакле открывает для зрителей даже верхний балкон. Студенты творческих вузов, которых в театр пускают бесплатно, смотрят представление стоя. В причинах такого ажиотажа можно долго разбираться. Отдадим должное блестящему первоисточнику - роман "Цветы для Элджернона" переведен на десятки языков мира, выдержал три экранизации, за исполнение главной роли в одной из них американский актер Клифф Робертсон получил премию "Оскар". С другой стороны, Чарли Гордон, в ходе научного эксперимента превратившийся из счастливого и беззаботного ученика школы для умственно отсталых в несчастного и озлобленного гения, в России не столь известен, как, допустим, Холден Колфилд из "Над пропастью во ржи". А значит, в первую очередь публика идет не столько на "Цветы" - их силу она прочувствует позже, - сколько на ГРЫМОВА. На карте современного отечественного искусства этот режиссер и художник стоит особняком, независимым, суверенным островом, не подчиняющимся никакому творческому закону, кроме как собственному, им самим над собою признанному. Отсюда и постоянный интерес к тому, что он делает, - эксперимент, фантазия, нетрадиционный глубинный взгляд на вещи всегда интригуют, будоражат и из моды не выходят.

- Юрий Вячеславович, вы как-то заметили, что повальная любовь зрителей вам не нужна. Более того, она вас вообще пугает.

- Начнем с того, что, когда я слышу, что такого-то и такого-то "любят все", - ни минуты этому не верю. Если бы такое заявили мне, решил бы, что либо мир сошел с ума, либо со мной что-то не в порядке. Потому что так быть не может и не должно: даже самое прекрасное и совершенное произведение искусства, самый выдающийся мастер не могут нравиться всем. Если эти все не ханжи и приспособленцы, привыкшие быть "в тренде". Совершенно нормально и естественно, если кому-то, допустим, неинтересен Микеланджело. Это говорит лишь о том, что ему ближе Тициан или, может, Пикассо.
Любовь - слишком сильное чувство, необычайно серьезное качество отношений. Можно быть интересным, востребованным. И вот этого мне, конечно же, хочется. Но любимым? Мы затаптываем слова, их главный смысл и значение. От частого употребления понятия изнашиваются. И в итоге получается, что человек любит котлеты, Пушкина и Грымова. Но я, честное слово, готов уступить это почетное место котлете.

- Да, но любовь к тому же Пушкину, возможно, - это то немногое, что еще хоть как-то объединяет нашу огромную и, увы, разрозненную страну. Бог с ними, с котлетами, но в любви к Пушкину что плохого?

- Да бросьте, вы еще скажите, что все любят Достоевского, Толстого и Тарковского. А я вам тогда встречный вопрос задам: а многие ли их по-настоящему читали и смотрели? Насколько искренно и осознано это чувство? К сожалению, многие любят Пушкина в концепции школьной программы. 12-летний подросток еще не успел сформировать свое собственное отношение к поэзии, но учитель ему уже сообщил, что Пушкин - это самое прекрасное, что у нас есть. И дал понять, что у тебя, парень, нет выхода, у тебя нет даже малейшего шанса не полюбить Пушкина. В итоге вырастают люди, которые сами для себя решить ничего не могут, привыкшие целиком и полностью доверять тому, что скажут другие: критики, реклама, власть. На собственный выбор, осознанное волеизъявление они физически не способны.

- Перенести на сцену "Цветы для Элджернона" вам в РАМТе предложили или это была ваша собственная давняя мечта?

- Когда художественный руководитель театра Алексей Владимирович БОРОДИН пригласил меня поработать с труппой, он сказал: выбирай что хочешь. Кто-то посоветовал мне эту книгу, я ее прочитал, она мне понравилась, все очень просто. Это не та идея, с которой я носился много лет. Надо сказать, я вообще перестал носиться с какими бы то ми было идеями - это бессмысленно. Мечтам свойственно не сбываться, это опустошает. Но это не значит, что замыслов нет. Сейчас, например, я думаю о том, как бы найти деньги на художественный фильм о революции. Столетие ведь не за горами. Хотелось бы в этой истории покопаться, показать 1917 год под несколько иным углом. Меня, например, необычайно поразил тот факт, что на Гражданской войне сражались всего 10 процентов от общего числа военных. Кто-то уехал, кто-то отказался воевать против своего народа, но где были остальные? Надо бы аккуратно, никого не оскорбляя, разобраться, откуда все-таки взялся Ленин, кто за ним стоял, кто поддерживал его, в том числе и финансово. Обнаружить истоки заговора, в результате которого произошла непоправимая катастрофа, национальная трагедия, пролилась кровь, в том числе и тех, кто эту смуту затеял.
Но пока не будет хотя бы первоначальных средств, работу начинать не стану. Нужна серьезная команда, но нельзя, чтобы кто-то работал бесплатно, даже во имя великой идеи. Печальный опыт уже есть. Несколько лет мы разрабатывали проект фильма «Поллиана» - экранизацию одной из лучших детских книг в мировой литературе, выдержавшую уже 14 постановок. Но при всех разговорах о том, как важно сегодня возрождение детского кино, денег нам так и не дали.
Российского кино, на мой взгляд, сегодня вообще практически не существует. Выходят фильмы, полностью снятые по американским лекалам. Успех в прокате гарантирован только голливудским калькам. Это катастрофа. Прелесть кино в его разнообразии: когда-то чешские фильмы были не похожи на польские, итальянские - на французские, а сегодня публика требует, чтобы все было едино - от монтажа до мыслей.

- Но ведь именно спрос и рождает предложение. Получается, массовый зритель, голосующий рублем, хочет сегодня смотреть именно такое, обезличенное кино?

- К сожалению, это именно так. Обратите внимание, люди, которые когда-то снимали выдающиеся фильмы - Соловьев, Абдрашитов, Балаян, Данелия, - теперь практически без работы. Зритель разучился смотреть настоящее кино. Это ему слишком длинно, другое слишком сложно. Будто перед ним не произведение искусства, не акт культуры, а кусок колбасы на витрине, который можно порезать, а можно и куском купить. Посему да, мы обречены смотреть американское кино. И в ближайшее время тут уже вряд ли можно что-то изменить. Мне сложно с этим мириться. Я исповедую совершенно иную эстетику, привитую мне в первую очередь блистательными операторами, с которыми посчастливилось работать: Георгием Рербергом, соавтором Андрея Тарковского, Алексеем Родионовым, снимавшим с Элемом Климовьтм "Иди и смотри". Потому-то сегодня мне интереснее театр. Там все живое, там есть чем дышать, и зритель там в большинстве своем совершенно иной.

- А что лично вас задело в истории Чарли Гордона?

- Что задело, о том я рассказал в спектакле. Не хотелось бы обеднять зрителя какими-то комментариями. Потому что каждый эту историю своими глазами видит, на себя примеряет, на своих родителей, на своих жен и мужей, девушек или молодых людей. На общество, личные комплексы, страхи и сомнения. Достаточно того, что я навязываю окружающим свое визуальное восприятие этой истории. Что такое книга? Диалог писателя и читателя. А в спектакле появляется еще третий персонаж - это я, режиссер. Кто-то из читавших "Цветы для Элджернона" говорит: на книгу не похоже. А я вот не понимаю, как это может быть похоже на книгу, когда она уже написана? Для чего тогда было бы вообще браться за спектакль?
Сходить в театр рекомендую, во-первых, для того чтобы получить новую пищу для серьезных размышлений - о счастье, терпимости, личной ответственности. Учителям, думаю, это будет особенно интересно. А еще для того, чтобы посмотреть на рождение новой звезды. Мне здесь вообще фантастически повезло с артистами, особенно с исполнителем главной роли Максимом КЕРИНЫМ. Я его до этого практически не видел, он дебютант. Начав с ним работать, понял, что передо мной не просто интересный артист, но редчайший, исключительный дар. У него все получилось - и это не случайность. Это в кино средний, в общем-то, исполнитель может выдать какой-то неожиданный, потрясающий результат. Там иногда все решает мгновение, настроение, неожиданный ракурс. В театре на случай надеяться нечего.

- Билеты на "Цветы для Элджернона" раскуплены на несколько месяцев вперед. Для многих ваш спектакль, увы, останется лишь фактом истории российского театра.

- Надеюсь, что весной получится снять телевизионную версию. Думаю, это будет не просто телеспектакль, а нечто весьма приближенное к кино. Хочу внедриться внутрь происходящего, прямо на сцену, чтобы сделать эту историю кинематографически многомерной.

- А что вы сейчас читаете?

- Толстого. Не скажу, что именно, так как собираюсь это ставить.

- Юрий Вячеславович, у нас, как известно, все умеют учить и лечить...

- Нет, не так, у нас все умеют играть в футбол и знают, как правильно руководить страной... А вот учить, как мне кажется, многие все же боятся.

- Тем не менее растить собственных детей нам, во всяком случае поначалу, приходится самим. Когда-то понятие о хорошем воспитании было едино для всех. Сегодня каждый родитель вкладывает в это свой собственный смысл. Одни считают, что важно привить детям манеры, другие - человеколюбие, третьи полагают, что дать хорошее воспитание - значит научить добиваться своего любой ценой.

- Я встречаю множество людей, которые необычайно вежливы и корректны, не забывают говорить "спасибо" и "пожалуйста", но по жизни страшные хамы и подлецы. Хорошо воспитанный человек, безусловно, тактичен. А еще он умеет правильно расставлять приоритеты. Моя дочь, думаю, хорошо воспитана. Простой пример. Ей, как и любой нормальной девочке, постоянно хочется чего-то нового - то кроссовки, то телефон. И каждый раз мы с женой терпеливо и спокойно спрашиваем: "Тоня, ты уверена, что тебе это нужно? Что, без этого ты не проживешь? Ты дала себе время успокоиться и хорошенько подумать?" Окончательное решение всегда за ней. Потому что просто сказать нет, отрезать, запретить - это не воспитание, И я вижу, что со временем она учится делать правильный выбор. И по здравом размышлении ограничивает себя в чем-то действительно лишнем.
Самовоспитание - тоже интересная штука. Меня, например, назвали в честь Юрия Гагарина, у нас даже инициалы совпадают. И в детстве я часто соизмерял себя именно с этим образом. Это не мешало мне, впрочем, быть отнюдь не идеальным ребенком, совершать иногда поступки далеко не благовидные. Но я всегда четко понимал, прав я или нет, потому как перед глазами был реальный ориентир. А потом мне было уже далеко за тридцать, когда на одном проекте я познакомился с удивительным артистом и необыкновенным человеком - Алексеем Владимировичем Баталовым. Он произвел на меня такое колоссальное впечатление, что долго потом еще я думал: а что бы сказал об этом Алексей Владимирович? А как бы он на моем месте поступил? Как бы он отреагировал на ту или иную ситуацию? Взорвался бы или промолчал, отошел в сторону?

- Говорят, вы очень резкий человек, а прощение просить умеете?

- Да, на работе могу быть крайне резок. Вне работы стараюсь быть сдержаннее. Но если не прав, конечно, прошу прощения. И ошибки свои признаю.

- Ваша дочь учится во Франции. В Москве хорошей школы не нашлось?

- Не в обиду никому будет сказано, но в отечественной системе образования я разочаровался. До этого года Тоня училась на Арбате, потом начались эти дурацкие укрупнения, и старейшая французская школа Москвы, побратим Лионского университета, статус свой потеряла.
В реформы я тоже не верю, потому что никаких положительных изменений не вижу. Мы живем в ХХI веке, но наши программы и способы преподавания запросам времени не отвечают. Все перемены чисто внешние, да и не в лучшую сторону. Я не вижу, чтобы наша школа готовила детей к жизни в информационную эпоху, чтобы учила анализировать происходящее, искать причинно-следственные связи. А вот что действительно наблюдаю - так это людей, разучившихся рассуждать и делать собственные выводы. Ну и, согласитесь, ставить галочки в тестах ЕГЭ - это не совсем то образование, о котором мы мечтаем для своих детей.
На Западе, теперь мы можем сравнивать, все несколько иначе. Жестче. К ученикам относятся как к взрослым людям, ответственным за свою жизнь и поступки. С ними там не церемонятся. Мобильный телефон, например, моей дочери выдают раз в день, в девять вечера, только для того чтобы позвонить родителям. Там существуют законы, перед которыми все равны: и моя дочь, и принц Чада, который учится вместе с ней. Жизнь они постигают не только по книжкам, хотя и сидят над ними иногда до позднего вечера. Многие занятия проходят в музеях, за стенами школы, это практическое образование, оно действительно расширяет горизонты. Но если вы мне скажете, что я не прав и у нас тоже есть такие учителя, такие школы, буду счастлив признать свою ошибку.

Анна Хрусталева
"Учительская газета"