Авторская записка Майкла Фрейна

Единственная часть немецкой истории, которая, видимо, вызывает большой интерес за рубежом - это нацистский период. Семьдесят лет, которые последовали за пробуждением Германии от болезненного наваждения, рассматриваются как время скучной респектабельности, в течение которого Федеративная Республика характеризовалась на Западе исключительно ее материальным процветанием и представлялась как отражение Бонна - спокойного и провинциального города на Рейне, в котором размещалось правительство на протяжении большей части этого периода.

С моей же точки зрения, это материальное процветание, это спокойствие, даже эта предполагаемая скука представляют такое достижение, которое никогда не перестанет меня восхищать и волновать. Когда федеративная Германия появилась на свет, она выглядела как кладбище, на котором почти все города были в руинах, а почти все институты и политические ресурсы были запятнаны соучастием в преступлениях национал-социализма. Тем не менее, после этого крайнего истощения ее граждане сумели построить одно из самых процветающих, стабильных и порядочных государств в Европе, которое стало краеугольным камнем мирного порядка, продержавшегося, по крайней мере в Западной Европе, более шестидесяти лет.

Что привлекает меня в послевоенной политике Германии - это ее исключительная сложность. Любая политика в силу необходимости сложна, поскольку ее сущность заключается в том, чтобы на практике примирять различные интересы и взгляды, которые в принципе несовместимы. Германская политика, однако, сложнее, чем любая другая. Это связано и с федеральной структурой государства, и с зависимостью каждого послевоенного правительства от коалиции как образа жизни. К тому же, в течение большей части этого периода ситуация еще больше усугублялась существованием второй, неясной Германии на востоке.

Политические отношения между Федеративной Республикой по одну сторону стены и Демократической Республикой, социалистической и строго просоветской - по другую, представляли собой неиссякаемую головоломку. Также имелись и чисто практические трудности в обращении с враждебным близким соседом, который был одержим идеей выслеживать всех и вся, занимаясь не только внутренним, но и внешним шпионажем; тем более что все 15 миллионов граждан ГДР могли потенциально стать идеальными агентами, потому что в совершенстве говорили на том же самом языке. Да к тому же еще четыре миллиона граждан уже перебежали на Запад. Как же тогда такие близкие родственники, оказавшись на таких разных жизненных дорогах, должны были воспринимать друг друга? Каким образом они могли проявить себя по мере того, как Вилли Брандт, первый социал-демократический канцлер Германии после прихода к власти Гитлера, продвигал в начале 1970-х годов свою не имевшую прецедентов "восточную политику" (Ostpolitik) примирения с Советским Союзом и его союзниками?

У каждого отдельного человека имеется своя сложная внутренняя система взглядов - а у Брандта, являвшегося федеральным канцлером с 1969 по 1974 год, эта система была, судя по всему, куда сложнее, чем у большинства из нас. Он был несомненно сложнее, чем казался. На публику он производил впечатление человека открытого и честного; даже когда он изо всех сил лукавил, в нем виделись порядочность и человечность - качества, на которые отзывались многие люди во всем мире, и даже его личный референт, который шпионил за ним. Его коллеги, однако, часто жаловались на его слабости, которые проявлялись в частном общении: нерешительность, боязнь конфликтов, замкнутость, склонность к депрессии и тщеславие. Он пленил много сердец, но имел мало настоящих друзей. Он мог установить близкие отношения со многими людьми в наполненном зале, но лишь с немногими при общении наедине.

Тем не менее, он преуспел и добился своей цели. Это - самое загадочное в нем. Он осуществил то единственное деяние, которое оставляет след в мире, которое определяет и утверждает жизнь, и которое так мало кому удается.

История Вилли Брандта и Гюнтера Гийома показывает всю сложность политических и человеческих отношений двух Германий на болезненно личном примере.

В 1969 году Гийом, спустя тринадцать лет после того, как он перебежал на Запад из Восточного Берлина, поступил на работу в качестве младшего помощника в федеральную канцелярию через несколько недель после избрания Брандта. В течение последующих четырех лет он преданно и эффективно служил Брандту, достигнув должности личного референта, который организовывал поездки канцлера и всюду его сопровождал. Как выяснилось, он шпионил за ним с такой же преданностью и эффективностью по поручению других своих работодателей в Министерстве государственной безопасности ГДР. Его арест в 1974 году ускорил отставку Брандта.

Историки в большинстве своем едины во мнении, что разоблачение Гийома было скорее поводом, чем причиной низвержения канцлера. Отставка Брандта была связана с политической ситуацией внутри Федеративной Республики, с внутренними конфликтами в Социал-демократической партии и ее руководстве, с собственным характером и физическим состоянием Брандта - и даже с тем успехом, которого он достиг.

По существу моя пьеса о сложности - о том, насколько сложны человеческие взаимоотношения и как противоречива сама человеческая природа, о том, какие это создает трудности при принятии решений и понимании совершенных в результате поступков.

Эта пьеса - художественный вымысел, однако она основывается на исторических фактах. Все политические события, упоминаемые в пьесе, действительно имели место. Личности главных героев близко соответствуют тому, как комментаторы и историки характеризуют их реальных двойников. Различные подозрения в заговоре против Брандта основываются на фактах, так же как и две более туманно описанные детали. Первая касается взятки, которая, возможно, спасла Брандта в 1972 году от поражения в бундестаге во время голосовании по вотуму недоверия правительству. Вторая - секретный выкуп Федеративной Республикой политзаключенных ГДР и таких же секретных выплат за разрешение гражданам ГДР выехать на Запад для воссоединения со своими семьями. Доход от этого циничного вымогательства был настолько значительным, что покрывал около 20% хронического дефицита платежного баланса ГДР в "германо-германской" торговле.

Доля моего авторского вымысла больше всего в описании той конкретной роли, которую играл сам Гюнтер Гийом. Тем не менее, и в этом я тоже довольно близко придерживался основной канвы реальных событий. Гийом фигурирует на многих фотографиях Брандта - то стоит около него, то идет в нескольких шагах за ним, уважительно сложив руки за спиной: скучный, добродушный и полноватый человек в очках с роговой оправой и с вежливой улыбкой. Он прославился своей безотказной способностью работать сверхурочно и таким же безотказным чувством юмора. Многим журналистам, аккредитованным при федеральной канцелярии, нравилась его добродушно-веселая общительность, но не Брандту, которому он казался подобострастным. В каком-то смысле Гийом был своего рода бледным отражением самого Брандта, со схожим вкусом к хорошей жизни и таким же обостренным интересом к женскому полу. Блестящая журналистка Stern Вибке Брунс, одна из тех женщин, которыми Брандт якобы увлекался, едко подметила, что Гийом был “ничем… Слугой - не личностью, а частью обстановки, как стул в комнате”.

Как референт Брандта Гийом работал очень напряженно. Его рабочий день заканчивался только тогда, когда он выкладывал последние официальные бумаги на ночной столик Брандта, а новый рабочий день начинался с того, что рано утром он забирал их с пометками Брандта, сделанными зеленым карандашом. Свои несколько часов свободного времени он проводил главным образом за тем, что копировал или фотографировал документы для своего второго работодателя. Его домашняя жизнь была унылой. Вибке Брунс точно уловила анонимность квартиры, в которой он жил со своей женой Кристель, заметив, что квартира была обставлена такого рода цветами в горшках, которые люди приносят в качестве подарков, "никто их не любит, но никто их и не выбрасывает". Кристель (по словам Брунс, несколько громковатая, острая на язык и ничем особенно не привлекательная) тоже была разведчицей. Для их работодателей именно она была ведущим агентом до тех пор, пока Гюнтер не получил такое неожиданное продвижение по службе в федеральной канцелярии. Их брак был на грани развала. Единственными радостями Гийома были встречи на обед или ужин с его куратором, неопределенное количество внебрачных связей, его сын-подросток Пьер и его большая тайна, которую он лелеял.

Как и Брандт, он был, очевидно, сложнее, чем казался. В нем скрывались еще и другие Гийомы, помимо тех двух, которые одновременно играли свои роли в федеральной канцелярии. Когда летом после своего ареста он наконец предстал перед судом, многие журналисты заметили, как изменились его манеры и внешний облик. В журнале Der Spiegel было высказано мнение, что все это время его недооценивали: этот новый Гийом был явно наделен "проницательностью, энергичностью и силой воли". Он излучал, писал корреспондент, "удивительно неприкрытую и интенсивную теплоту, которая объясняла его успех у женщин". Много позже, после освобождения из тюрьмы и возвращения в ГДР, он изменился еще раз. Просматривая его длинное телевизионное интервью трудно установить какую-либо связь между коротышкой-толстяком из Бонна и худым бородатым человеком, чья настороженная сухость и острый язык выдавали в нем скорее высокопоставленного бюрократа в отставке, чем старательного работягу.

Все обстоятельства наблюдения разведки за Гиймом, вызывающие, по-видимому, больше всего сомнений, взяты из протоколов следствия. Брандту действительно сообщили о подозрениях на его референта и взяли с него обещание молчать об этом. Однако в отношении некоторых других, иногда куда более мелких подробностей я обязан предостеречь зрителей. Главным источником в данном случае являются собственные (точнее, написанные за него) мемуары Гийома, опубликованные впервые в ГДР в 1988 году. Маркус Вольф, легендарный шеф службы внешней разведки ГДР ("Миша" для его коллег), заявил, что книга Гийома была "написана частично для того, чтобы напомнить Бонну всю неприятность этого скандального дела … и как позитивный пиар для нашей работы и ее необходимости …". В период между падением Берлинской стены в 1989 году и его смертью в 1995 году Гийом дал подробное интервью, в котором поставил под сомнение достоверность своей книги, а от многих своих историй и вовсе отрекся. Я, в свою очередь, признаюсь, что в некоторых случаях придерживался его более колоритной первой версии.

Вообще, я позволил себе довольно много вольностей по многим направлениям. Полагаю, что в большинстве случаев это достаточно очевидно. Постоянный контакт, в котором мой Гийом находится со своим куратором, разумеется является драматизацией их ежемесячных встреч. Разговоры Гийома с Брандтом во время поездок отражают то, что Гийом утверждает в своей книге, так же как и их общение во время отпуска в Норвегии в 1973 году, который, как известно, Брандту и его семье служба безопасности позволила провести вместе с Гийомом и его семьей. История про походы за грибами с телохранителем Брандта и про игры, в которые сын Брандта Маттиас и сын Гийома Пьер вместе играли в лесу, взята из мемуаров Гийома. По его словам, он был убежден в том, что Брандт давно уже выбросил из головы обвинения против него - возможно, потому что просто не хотел портить отпуск. Это, однако, маловероятно. Спичрайтер Брандта Клаус Харппрехт рассказал журналисту Кноппу о том, что Брандт перед отъездом из Бонна сам пытался найти доказательства вины Гийома. Он "трогательно" оставлял на ночь волоски на своем письменном столе и тщательно раскладывал папки и карандаши: "Он, наверное, еще в юности прочитал об этом в романах". В пьесе его попытки прощупать Гийома, рассказывая ему о своей собственной (подлинной) подпольной деятельности до войны, являются исключительно моей выдумкой - но приблизительным эквивалентом волосков и карандашей.


Сокращенный вариант постскриптума к британскому изданию пьесы.
Перевод Зои Андерсон.

Майкл Фрейн
22.12.2016