Пресс-брифинг Тома СТОППАРДА и Артемия ТРОИЦКОГО

Стенограмма

Наталия НИКОЛАЕВА: Эта встреча - наша счастливая возможность пообщаться с Томом, встреча, ради которой он отказался от репетиции "Рок-н-ролла", спасибо ему. И спасибо Артемию, который согласился пообщаться о пьесе, которую мы ставим. Спасибо всем журналистам, которые в этот прекрасный субботний день пришли сюда. Формат встречи такой: Артемий разговаривает с Томом, а затем вы (журналисты) сможете задать свои вопросы.

Артемий ТРОИЦКИЙ: Меня попросили немного модерировать нашу встречу. Поэтому я сначала скажу несколько слов по-русски, а потом перейду на английский.

Во-первых, откуда здесь взялся я? Меня призвала Наташа Николаева, продюсер постановки. Я был счастлив, что меня в этой ситуации заметили в силу нескольких причин. Во-первых, всегда лестно иметь дело с лучшим в профессии, да еще и в мировом масштабе, если говорить о драматургии. Во-вторых, очень приятно иметь дело с РАМТом, я видел здесь пару постановок, в том числе "Берег утопии", от которого в полном восторге. В-третьих, рок-н-ролл - как вы, возможно, знаете, это то, на чем я сделал свою "сомнительную" карьеру. И четвертая причина, я думаю, самая интересная и необычная. Дело в том, что до 1968 года я со своими родителями жил в Чехословакии, в Праге. И людей, которые упомянуты в пьесе, ту ситуацию я знаю изнутри. Я бывал на их концертах, я прекрасно помню богемную чешскую жизнь при том, что мне было 12-13 лет, и я был, наверное, самым молодым завсегдатаем тогдашних пражских рок-н-ролльных клубов - "Люцерна", "F-клуб", "Олимпик", "Слуничко". И поэтому эта история мне очень близка по-человечески.

Так я в это дело "встрял" и еще я немного помогаю Наташе и режиссеру спектакля Адольфу Шапиро какими-то консультациями и небольшими музыкальными советами. Скромная роль, но для меня очень почетная и в высшей степени приятная.

Том СТОППАРД: Здравствуйте все! С Артемием мы несколько раз встречались, обедали вместе, это мой новый лучший друг. Я, к сожалению, очень мало знаю о русском рок-н-ролле, поэтому книга Артемия - уникальна, она написана на английском языке. Я ее с радостью прочел. Аркадий (Островский. - прим. ред.) и я встретились благодаря тому, что у Артемия был лишний билет на спектакль "Берег утопии" в Лондоне и он взял Аркадия с собой. И как следствие, Аркадий стал переводчиком пьесы "Берег утопии". Вчера я встретился в Москве с человеком, который признался, что Аркадий испортил ему главное удовольствие жизни - перевести на русский "Берег утопии" - тем, что сделал это блестяще. Я хотел немного потянуть время.

Артемий ТРОИЦКИЙ: Спасибо, что сняли часть нагрузки с моих плеч. Давайте перейдем к вопросам. Я буду задавать вопросы, которые интересуют меня лично.

Вопрос первый: были ли вы когда-нибудь настоящим фанатом рок-н-ролла?

Том СТОППАРД: Вы совершенно безжалостно начинаете нашу беседу. В английском языке есть такое слово "geek" - сумасшедший. Наверное, я не такой. Есть люди, наверное, которые знают, что у какой-то группы на альбоме 77-го года на пятой дорожке барабанщик был не тот, поэтому она звучит не так, все было безнадежно испорчено. Конечно, я не такой фанат рок-н-ролла и никогда не хотел таким быть. Вы видите, сколько мне лет, я классический случай, "дедушка рок-н-ролла", я читаю обзоры, рецензии, если какая-то группа привлекает мое внимание, я покупаю диски. Я очень много слушаю, чаще всего я слушаю музыку на своем 14-летнем проигрывателе в моей 14-летней машине. Я купил их одновременно. В моем проигрывателе 6 дисков, и очень многое в моей жизни крутится вокруг этой музыки на 6 дисках моей 14-летней машины. Большая часть музыки, которую я слушаю, записана теми, кто создает музыку примерно столько же лет, сколько я ее слушаю. Поколение Боба Дилана, сборники поп-музыки конца 1950-х - начала 1960-х годов. Простите, что я так долго отвечаю на этот вопрос, я постараюсь быть кратким. Есть несколько групп, которые популярны и знамениты в этом пространстве уже очень давно.

Я хочу кое-что объяснить. В пьесе "Рок-н-ролл" 15 сцен, между ними - музыка. В Лондоне я в основном выбирал музыку. Для московской постановки я позволил Артемию свободно выбирать музыку, которая будет звучать в спектакле, за исключением двух-трех случаев, которые для меня носят принципиальный характер. Я приехал во вторник, пришел на репетицию и увидел, что один из треков Pink Floyd был передвинут на начало спектакля. И я подумал, что это замечательная идея! И это было началом нашего сотрудничества. А в конце первого акта был один трек Beach Boys, а он поменял его на трек "Barbara Ann". Это была блестящая идея! У этой пьесы более быстрый темп. Так что у меня есть ощущение, что со спектаклем "Рок-н-ролл" произошло много хорошего в Москве в том, что касается музыки. Я закончу отвечать на этот вопрос, сказав, что две группы, которые я уже упоминал сегодня, - Beach Boys и Pink Floyd - я слушаю наиболее часто. В середине пьесы должна была быть песня The Rolling Stones "Its All Over Now", это такая мощная песня, что у меня сердце просто подпрыгивает и переворачивается, и я уже не смотрю спектакль, как драматург, он меня полностью эмоционально захватывает.

Артемий ТРОИЦКИЙ: Поговорим о пьесе. Для меня самой главной темой пьесы стали отношения между еретиками, язычниками и инквизицией. Для моих коллег я поясню. В пьесе есть диалог о еретиках и язычниках. С еретиками Стоппард сравнивает институциализированную оппозицию, диссидентов и т.д., а язычники - это рок-н-ролльщики. Разница между ними в том, что в треугольнике взаимоотношений "язычники - еретики - инквизиция", то инквизиция (в данном случае власть) и еретики говорят на одном языке, понимают друг друга. Это более или менее "одного поля ягоды", они исповедуют одну и ту же веру. Более того, Стоппард говорит устами главного героя пьесы Яна, что без еретиков, без оппозиции власти даже неуютно, она без них не может, потому что они ее необходимый контрагент. А язычники, то есть рокеры - люди аполитичные, антиидеологичные, люди, которые плевали на власть и хотят жить в своем мире, мире музыки, психоделии и т.д. И с язычниками властям сложнее, их власть боится гораздо сильнее, чем патентовых политиков, оппозиционеров, диссидентов. И для меня эта тема очень важна. Когда я прочел этот диалог, Том, я зааплодировал и подумал: как бы я хотел написать такие слова. Потому что они блестящие, они совершенно точно отражают то, что я думаю о ситуации в СССР.

Том СТОППАРД: Когда я писал эту сцену, то думал о том, что система госбезопасности любит диссидентов, они нужны ей так же, как инквизиции были нужны еретики - они давали смысл существованию инквизиции. У меня было ощущение, что ситуация в Праге того времени была такая же. Это не политический момент. То же самое происходит в Британии между полицейскими и преступниками, например. Для меня было удивительным открытием, что вы жили в Праге в детстве и видели все это. Я родился в Чехословакии, но мне было 40 лет, когда я туда снова вернулся. Я встречался с Гавелом в тот свой приезд, он был под домашним арестом. Я встречался со многими другими из того закрытого мира, и, конечно, очень многое в этой пьесе пришло из той поездки, из того опыта. Я считаю удивительным, что андеграунд так смаковался в эпоху политических репрессий. Альбом, который ты где-то с трудом доставал, становился каким-то сакральным предметом. Быть молодым человеком в Праге между 1970-ми и 1990-ми и владеть любой из тех записей, о которых мы говорили, означало, что к этим записям на Западе никто не будет относиться так, как вы относитесь к ним в Праге.

Это очень похоже на то, о чем говорит Белинский в "Береге утопии". Когда он жил во Франции и собирался вернуться в Россию, его отговаривали, ведь в России его мог ждать арест. А Белинский не мог находиться в Париже, потому что - если продолжить метафору - "там все играли рок-н-ролл". А в Санкт-Петербурге и Москве то, что он писал, заставляло людей собираться ночами, читать при свечах, обсуждать. И писатель, художник чувствовал эту атмосферу уважения, он был в центре ее. И для меня это абсурдная роскошь говорить, как это может вызывать зависть. Это такой момент, который художник в свободном мире никогда не ощутит.

Артемий ТРОИЦКИЙ: Отношение к рок-н-роллу в 60-70-80-е годы прошлого века в СССР было таким же, как в Чехословакии. Мне кажется, что "язычники" вложили не меньше в то, что Советский Союз развалился. Они не меньше повлияли на это, чем писатели, диссиденты. Потому что их протест был несформулированный, спонтанный, наивный, но он по масштабам был сильнее, мощнее, чем выступления нескольких тысяч писателей и экономистов. Это движение объединяло миллионы молодых людей, благодаря ему они отдалялись от системы, система становилась им чужой.
Я также думаю, что тема "еретиков" и "язычников" важна и сейчас. Она абсолютно применима к ситуации в России. Россия сейчас очень далека от того, чтобы быть по-настоящему демократической страной. У нас по-прежнему масса проблем. И "языческое" движение - самое главное, самое мощное из всего, что происходит в гражданском обществе страны.

Том СТОППАРД: А как бы вы определили эту метафору в контексте современной жизни России?

Артемий ТРОИЦКИЙ: Мне легче привести конкретные примеры. У нас есть институциализованная оппозиция, политические партии, часть членов которых были в прошлом частью политического истеблишмента. Бывший премьер-министр Касьянов, Немцов, Рыжков. Они "еретики", они плоть от плоти официальной системы. И одновременно есть новые движения, которых не было еще год назад. Например, замечательно смелая девушка Женя Чирикова, которая пытается спасти Химкинский лес, другие экологические движения, которые напрямую противостоят системе. Существует движение "синие ведерки" во главе с Сергеем Канаевым, которое выступает против огульного применения "мигалок" на дорогах Москвы и вообще России, парализующего движения.

Последний герой - Алексей Навальный, наш Джулиан Ассанж, освещающий случаи коррупции в России, реакция властей на которого очень агрессивная. Власть воспринимает ту оппозицию, которая занимается болтовней, а иного они по-настоящему боятся. Поэтому начинаются судебные разбирательства, преследуют даже тех, кто пытается защитить экологию. Даже на меня были заведены 4 дела с глупейшими формулировками. Это демонстрация паники властей в отношении людей, не пытающихся высказывать политические протесты. Вот оно - "языческое" движение в России.

Том СТОППАРД: Вы тоже сейчас показали разницу между классическим тоталитарным обществом, описанным в пьесе, и обществом, в котором существуют внутренние противоречия. В этой пьесе слово "язычник" используется, чтобы говорить об истинно тоталитарном обществе. Если оставить в стороне рок-н-ролл как таковой, мне кажется, в центре этой пьесы идея о том, что в тоталитарном обществе не существует людей, которые себя отделяют от этого общества. Есть официальная оппозиция, которая по сути является частью игры. Мне кажется, в Чехословакии это было совершенно приемлемой частью общества. Музыканты же заявляли: "Нам неинтересно, что вы делаете, мы просто хотим играть рок-н-ролл. Мы пытаемся вас не замечать, играем свою музыку, одеваемся, как хотим, спим, едим и бодрствуем, когда хотим. А вы продолжайте править страной". В пьесе я пытаюсь сказать, что такая позиция невозможна: если ты не часть игры - значит, ты против. Нельзя сказать: мы не против, нам просто неинтересно. Это невозможно. Я не очень хорошо знаком с историей России, к сожалению, но я подозреваю, что если кто-то сказал бы: "Ну да, у вас есть аргументы, чтобы не трогать лес, но я бы хотел просто рисовать мои картины, лепить мои скульптуры, писать мою музыку", - он не смог бы выжить тогда. Сейчас сможет.
В пьесе есть такой герой - Хлавса - он организовал группу…

Артемий ТРОИЦКИЙ: Это не герой пьесы, этот человек реально существовал, он чешский музыкант, лидер группы "Plastic People of the Universe".

Том СТОППАРД: Этот человек создал группу через несколько недель после ввода Советских войск в Чехословакию, но это не был протест, это была попытка убежать, спрятаться, что очень разочаровывало политиков. А они смотрели на Запад, хотели быть богатыми и знаменитыми, но было еще слишком рано, 1968-й год. И Иероус понял, что в тоталитарном обществе такую позицию занимать нельзя - она превращается в политическое действие, в антигосударственную философию.

Хочу добавить, что театр для меня - не жанр литературы, не публицистика. Эта пьеса - история любви, история семьи, история человека, который любит рок-н-ролл. В этой истории много составляющих, я думаю, таким и должен быть театр. Я пытаюсь найти свою семью, своего Яна, свою Эсме, я не могу писать о ситуации в банковском секторе экономики, например, или в британской прессе. Если меня оставить одного на месяц, может быть, я смогу войти в это идейное пространство, но нельзя начинать пьесу, ставя перед собой эту тему как самоцель. Мне так кажется.

Артемий ТРОИЦКИЙ: Мой последний вопрос. Сейчас вы полностью погрузились в работу с Адольфом, со мной, в Москве. Я недавно прочел небольшую речь Вацлава Гавела, посвященную выпуску спектакля в Москве. В ней он сказал, что не понимает успеха пьесы в Лондоне, где люди не представляют, как жилось в тоталитарных странах, он понимает успех пьесы в Праге, где многие не любят диссидентов и не понимают мифологизации 1960-80-х, и в то же время он уверен, что в России эту пьесу хорошо поймут. Почему вы думаете, он завершил свою речь именно этими словами? И еще один небольшой вопрос, который, наверное, будет интересен всем журналистам здесь: как вы думаете, чем будет отличаться российский спектакль от постановок в Лондоне и Праге?

Том СТОППАРД: Я видел лондонский и пражский спектакли, вас интересуют отличия в театральном стиле или в смысле?

Артемий ТРОИЦКИЙ: Оба варианта.

Том СТОППАРД: Это не очень легкий вопрос для меня. Мой опыт в общем и целом, подсказывает, что вы задаете не совсем верный вопрос. Дело не в отличиях спектаклей, дело в том, насколько разная аудитория смотрит эти спектакли. Нужно разделять эти две вещи. Если история пьесы "Рок-н-ролл" неясна, непонятна зрителю, значит, спектакль явно неудачен. Зритель в Москве, Лондоне, Токио должен придти в театр и услышать конкретную, ясную историю. Я же ничего не меняю в пьесах. Я могу в скобках сказать, что смотрел "Берег утопии" в Москве, а через 10 дней уже в Токио. И естественно, что история о Герцене, Бакунине и остальных была той же самой. В каком-то смысле - спектакли абсолютно одинаковые, их разница в том, какое влияние, какое воздействие они оказывают на зрителя. Я никогда не жил в стране, которая много внимания уделяет государственной безопасности. Конечно, в Британии есть и полиция, и секретные службы, но важной частью нашей жизни они не были. В отличие от России, где эти службы были частью вашего повседневного существования, как… почта! Говорят, в Восточной Германии были времена, когда половина страны "стучала" на другую половину. И тот же Ионеско вынужден был считаться с этой ситуацией как писатель. Попытаюсь вернуться к вашему вопросу. В Москве у нас еще не было встречи со зрителем, поэтому то, что я буду говорить - скорее предположение. Честно говоря, для меня очень важна аутентичность. Я хочу, чтобы в Праге пьесу ставил чешский режиссер и играли в ней чешские актеры, чтобы в России ее ставил русский режиссер и т.д. Потому что для меня провал - это когда зритель в зале сидит и думает: так, в таком пальто он быть точно никогда не мог. Такие мысли совершенно разрушительны для той хрупкой реальности, которую мы пытаемся создать. В англоязычных странах, например, в Америке я попадал в такие ситуации, в испаноязычных странах, в немецкоговорящих… Если бы моя лондонская аудитория увидела бы спектакли, скажем, в Берлине, они бы поразились, они бы не поверили! И если бы мои пьесы были о Берлине или Мадриде, было бы страшно не угадать. Для меня важно, чтобы зритель верил в то, что видит. Самое сложное в российской постановке для меня - если предположить, что она должна удовлетворить одного зрителя, меня, британца - если эти люди не выглядят как русские люди, не говорят, как в России. Мне нужно верить в то, что я вижу.

Мне кажется, что я сейчас дал очень грубый ответ на очень тонкий вопрос, но для меня это знание очень важно, знание о том, что эта история заставит вас поверить в нее. Кто-то должен писать о том, что происходит в России сейчас. Может быть, кто-то есть, может быть, их несколько, и эти люди могут писать о своей стране напрямую. Но если мы говорим об этой пьесе, мы имеем дело с метафорой. И проекция этой пьесы на Россию бросает тень на Москву. Какой формы эта тень? Как она связана с тем, что происходит? Можем ли мы следить за изменением ее формы?

Основная же идея довольно проста: не было большой разницы между рок-фэнами в Праге и рок-фэнами в Москве в то время.

И еще один момент: я никогда не писал пьес, которые состояли бы только из одного слоя. И какой-то из элементов пьесы обязательно работает. Хотя бы комический. Я никогда не писал текстов, в которых не было бы смешных моментов, которые должны были бы вызывать смех и не вызывали их. Смех меняет угол вашего отношения к теме. И здесь драматургу нужно быть очень аккуратным, чтобы смешное не стало главным, не стало целью, не помешало помнить о теме. Я очень люблю шутки, обожаю немое кино, Бастора Китона, stand-up comedy, современные комедии. Но в пьесе нужно соблюдать пропорции между смешным и серьезным - смех может увести очень далеко от главной эмоции, аудитория может забыть, зачем они здесь собрались. Но и убивать смех для того, чтобы понять что-то глубокое - тоже ошибка.
Ваш черед, Артемий.

Артемий ТРОИЦКИЙ: Я почти закончил. Наталья мне сказала, что Ваш приезд оказал огромное влияние на постановку.

Том СТОППАРД: Ну, не такое большое. Но в сотый раз это напоминает мне о том, что когда ты что-то пишешь, когда ты пишешь пьесу, ты всегда пребываешь в иллюзии, что ты пишешь абсолютно ясно. Ты пишешь диалоги, ремарки и уверен в том, что их можно интерпретировать только так, как ты это придумал. Где расставлены акценты, какова форма сцены, есть ощущение ритма… А затем я приезжаю по приглашению - это может быть Москва или небольшой город в 15 милях от Лондона, куда я вчера не поехал потому, что приехал сюда, но где был на репетициях пару недель назад. Той пьесе 45 лет, но я до сих пор открываю в ней все новые и новые смыслы. Они объясняют мне, что все должно быть вот так и так, я отвечаю: но я ведь это написал! Но когда пять гениев работают над твоей пьесой, всегда есть возможность чего-то не понять, что-то не почувствовать. Но в этом и есть радость, счастье и удача этой работы, этой профессии. Это как расшифровка каждый раз. И этот процесс сводит людей вместе, и ты становишься частью команды, частью творческого процесса. Это командный спорт, как хоккей: шайба одна на всех, и каждый должен следить за ней очень внимательно. В моем присутствии не было бы смысла, если бы все сразу и правильно все понимали в пьесе. Я немного завидую романистам в этом смысле. В романе все читают одно и то же.

Из зала: По ним снимают фильмы.

Том СТОППАРД: Я в своей жизни снял один фильм. И в первый же день съемок понял потрясающее отличие съемок и театра. Потому что ты снимаешь что-то за день, и это отправляется в "холодильник". Неделю спустя ты "открываешь холодильник" и вот оно - точно такое, каким ты туда его положил. Это разновидность экстаза для того, кто пишет пьесы: в театре сцена, которая была вечером, наутро никогда не останется прежней. А с другой стороны - это страшное наказание для драматурга, потому что ты открываешь "холодильник" и то, что ты туда положил, не изменилось. А в театре есть возможность что-то изменить. Мне вчера пришла в голову замечательная идея, замечательная сцена для спектакля "Рок-н-ролл", я был бы счастлив, если бы она пришла ко мне пять лет назад. Я написал смс лондонскому режиссеру этой пьесы. Возвращаясь к началу нашего разговора - вот зачем я здесь.

Аркадий ОСТРОВСКИЙ: Позволю себя небольшой комментарий. На самом деле, в моей жизни происходят довольно странные вещи, связанные со Стоппардом, и не в первый раз.

А может быть, они совсем не странные. Когда мы с моим братом начинали переводить "Берег утопии", мы пришли на тот самый лондонский спектакль. И я тогда подумал, что эта пьеса совершенно никакого отношения к нашей жизни не имеет и в этом ее привлекательность: обособленность, отстраненность, отношение к жизни по принципу абсолютной удаленности от нее. Как сказал Натан Соловьев: театр не как отражение реальности, а как отражение удара, отторжение реальности. И пьеса была про других людей, про другие чувства, и она была этим интересна. Та же ситуация была и с "Рок-н-роллом". Я думал, что это за события 1968 года, историческая реальность для сегодняшнего дня.

А потом эти пьесы попадают на сцену, приезжают сюда и обретают такой нерв, что складывается впечатление, что сдвигается время и возникает химическая реакция между этой пьесой и этим временем. И то, что нам казалось, когда мы начинали переводить и "Берег утопии", и "Рок-н-ролл", абсолютно отдельным от этой жизни, вдруг оказывается ей абсолютно созвучным, попадает в ее нерв. Иногда это доходит до смешного. У пьес Тома есть некое свойство, уже после того, как они написаны, меняться, после написания они продолжают жить своей независимой от автора жизнью. И это главный признак художника, создающего миры.

Когда мы поехали в Прямухино, я спросил у Тома: зачем мы едем? Стоило ехать, когда ты писал эти пьесы. А он ответил, что все, что ему было нужно для написания пьес, было в книгах, а сейчас нужно войти в реальность Прямухино, которая уже создана пьесой. И вдруг в жизни начинают возникать персонажи, которые соприкасаются с реальностью пьесы, и происходят совершенно невероятные совпадения. Например, Том написал сценарий к фильму "Империя солнца" С. Спилберга, в котором главный герой - мальчик, живущий в Шанхае. А художественный руководитель театра, в котором в России впервые ставят "Берег утопии", А.В.Бородин родился и до 11 лет жил в Шанхае.

Том пишет "Рок-н-ролл", приезжает в Москву, и здесь возникает Артемий Троицкий, который тоже практически персонаж этой пьесы. И вот эти пересечения жизни и пьесы, реальности и пьесы - очень сложные и наиболее интересные в пьесах Стоппарда. Его пьесы - это действительно не эссе, это создание некоего мира, который потом проверяется реальностью.

Когда он заканчивал "Рок-н-ролл", мы с ним оказались в Минске. И все, что было к тому времени им написано - возникало в реальности.

Вот эти пересечения для меня и странны, и понятны, потому что это признак действительно крупных произведений.

Том СТОППАРД: Невозможно написать пьесу, которая бы не имела никакого отношения к реальности, скрупулезно отстранялась бы от нее. Даже пытаясь это сделать, ты комментируешь реальность. Аркадий упомянул нашу поездку в Минск. Пять или шесть лет назад я был на таком полусекретном семинаре за городом. Он был связан с драматургическим конкурсом, который организовал белорусский свободный театр. Нужно сказать, что универсальная правда в театре, наверное, невозможна - она все равно так или иначе связана с контекстом. За этим круглым столом, на этой конференции я в какой-то момент сказал: да, у вас очень сложная ситуация, безусловно, о ней необходимо писать, но прежде всего - пьеса должна быть хорошей. Вот в этом и есть смысл, не так ли? Нужно писать хорошие пьесы, пьесы, которые "работают". И я в какой-то момент понял, что сказал что-то совсем непонятное для тех, кто был на этой конференции. Потому что когда ты живешь в таком обществе и пишешь о нем, сила произведения приходит из твоей жизни, а не из жизни пьесы. И вот на этой конференции встал молодой человек, лет 20-ти, и сказал: из тех, с кем я учился, семеро уже умерли - наркотики, самоубийства. Важно не написать бессмертное произведение искусства, важно пролить свет или хотя бы посветить фонариком на какую-то проблему. Этот же парнишка сказал, что его родители 30 лет не были в кино, не говоря уже о театре. Они просто утром вставали, шли на работу, чтобы прокормить себя и своих детей. Это была их жизнь. Он считал, что именно это нужно показывать на сцене - и черт с ним, с бессмертным произведением. И этим он напомнил мне, что я приехал из очень и очень необычного места, меня воспитывали театром, я считаю, что театр - это вид отдыха. Это не журналистика. Театр апеллирует к каким-то важным аспектам нашего человеческого существования: к эстетике, языку, художественному вкусу. Я не говорю о комедиях, когда ты и еще 500 человек можешь смеяться и ощущать общность с ними.

Мы живем в обществе, в котором существует прямая между искусством, как самодостаточным процессом, который выносит нас за пределы материального мира, и довольно грубыми, радикальными действиями, направленными на улучшение общества. Британский театр существует между этими двумя полярными точками уже довольно долго… Хм, интересно, что иногда начинаешь говорить о чем-то и начинаешь понимать, что ты на самом деле об этом думаешь. Иногда приходится возвращаться к началу и менять свою точку зрения.

Хотелось бы, конечно, иметь возможность просто поговорить, не называя встречу пресс-конференцией. Я думаю, что идеальная форма разговора - если любой имеет право говорить глупости. Рок-музыка в русском театре часто встречается?

Из зала: Кама Гинкас использует в своих постановках, Адольф Шапиро только что выпустил в Петербурге "Короля Лира", в котором была использована рок-музыка.

Скажите, а группа "Plastic People of the Universe" реально существует?

Том СТОППАРД: Конечно. Они до сих пор играют. На премьере спектакля в Праге они отлично выступили. В Лондоне были. Я встретился с Яроузом и испытал странное чувство: как если бы вы писали пьесу о наполеоне, а потом встретились с ним.

- То есть вы не встречались до того, как начали писать пьесу?

Том СТОППАРД: Нет, мне это не нужно. Я не ездил в Кембридж, чтобы посмотреть на архитектуру, я только читал об этом.

Необязательно наблюдать среду, о которой ты пишешь. Часто бывает так, что если ты скрупулезно собираешь всю информацию вплоть до того, какой фасон пальто носили в то время, это не гарантирует того, что ты не ошибешься в пуговицах. Я не документалист, у меня нет такой задачи.

Из зала: Поскольку мы решили говорить глупости, задам такой вопрос: я для себя заметил такую вещь - действие пьесы длится на протяжении 21 года. И 21 год прошел с момента последних событий в пьесе до настоящего момента. Такая магия чисел.

В вашей пьесе много разных мыслей, но меня заинтересовала тема судьбы идеи, идеи коммунизма. Вот Артемий говорил о треугольнике: еретики-язычники-инквизиция, я бы превратил этот треугольник в квадрат, добавив к списку фанатиков, фанатиков идеи коммунизма. Как я понял, в пьесе Макс - типичный восточноуниверситетский коммунист, который никогда не встречался с коммунизмом на практике, но в теории защищает его. В пьесе есть его монолог, в котором он защищает Сталина. Что бы он сказал сейчас? Что бы он сказал, если бы увидел, что стало с идеей коммунизма сейчас?

Том СТОППАРД: Я думаю, он ощутил бы некое ироническое удовольствие. И на самом деле, это уже есть в пьесе. Ян говорит, что они еще не поняли, что сделали в 1989-м, на что Макс с улыбкой ему отвечает, что он уже понял. 21 год назад никто еще не думал, что политическая линия будет заменена религиозной линией, которая не менее опасна. На самом деле, мы не можем знать, что с нами произойдет в следующий вторник, и когда я об этом думаю, меня это ужасает. Я не могу описать ту эйфорию, которая охватила меня в 1989-м, когда я понял, что тоталитаризм пал. Это был не эгоистичная эйфория, я радовался за страну - никогда не сдаваться! Я хотел бы закончить свою речь словами Одина: мы должны любить друг друга или погибнуть.

Позволю себе завершить эту встречу, мне нужно идти на репетицию. Позвольте еще раз сказать, насколько я ценю то, что вы пришли сюда сегодня. Что вы оказываете поддержку этой пьесе. Нет другой такой пьесы в моем творчестве, которая была бы так сильно связана с музыкой, а я не музыкальный эксперт - и это замечательно, что с нами Артемий.

Еще раз спасибо! Пойду и расскажу артистам, о чем я писал пьесу.