"Рок-н-ролл" жив, а мы?

Адольф Шапиро ставит в РАМТе "Rock'n'roll" Тома Стоппарда. Это история о любви и о том, что любовные стихи, написанные две с половиной тысячи лет назад изнывавшей от страсти теткой по имени Сафо, живы (чего стоит только строчка "Эрос снова члены мои расслабляет, волнует, горько-сладкий негодный мальчишка…" с придуманным Сафо неологизмом glukupikron - горько-сладкий), а железо-бетонный коммунизм, прожив лишь одну человеческую жизнь, - мертв. Потому что он сам - отрицание любви, ибо любовь всегда сопрягается со свободой, а коммунизм со свободой не сопрягается никак.

Весь репетиционный процесс мне увидеть и отснять не удалось, но удалось побывать на нескольких последних репетициях на сцене - тех, на которых шла тончайшая ювелирная работа по окончательной "подгонке" спектакля. Деликатным надфилем, нежной шиншилловой кисточкой, тоненьким электронным скальпелем и алмазным резцом режиссер Шапиро и художник Александр Шишкин проходят по еще не устоявшейся робкой поверхности спектакля.

- Машенька (допустим), - говорит Шапиро своим пленяющим любое ухо бархатным голосом, - давай еще разок, вот интонацию в этой фразе приподними к концу, чтобы слова в в воздухе повисли…

Мне-то вот кажется - да хорошая уже интонация, уж висит всё в воздухе, - а они снова и снова, чтобы уж совсем получилась рельефная ажурная филигрань…

Шишкин же может до бесконечности переставлять стоящую на столе посуду, чтобы сверкнула она в конце концов одному ему ведомым образом.

Вообще, рассматривая сооруженную им на сцене металлическую клетчато-сетчатую конструкцию, постоянно преображающуюся в новое пространство, этакий железный занавес, внутри которого существуют перемолотые этим занавесом люди, я подумала, что вполне разумно назвать Шишкина технократическим магом и волшебником.

Он говорит мне так:

- Мое дело - воздействовать на актеров декорациями, чтобы они себя соответствующим образом вели, поэтому вся география существования актера на сцене, все его пути придуманы и продуманы. Я складываю допустим на сцене гору старой обуви (в театре даже висит объявление, чтобы все, кто мог, тащили ношеные ботинки), допустим, не просто так, а потому что обувь в моем понятии - записывающий инструмент, она запоминает очень многое и многое может рассказать…

Еще на сцене есть очень смешной огромный кислотно-панковский танк с зеленым глазом. Он сделан из резины и постепенно сдувается, превращаясь в резиново-травяное месиво, честно говоря, даже трогательное.

- Художник - отгадыватель режиссерских снов, - сказал Шапиро. Мне нравится как художник Шишкин отгадал сон режиссера Шапиро.

Несколько слов про актеров: выясняется, что страшно сложно играть историю, которая еще не совсем стала историей, потому что участники событий живы и находятся среди нас (первое действие пьесы - август 1968 года и ввод советских войск в Чехословакию). И вот тут проявляется непостижимая суть актерского шарлатанства - и девочка из дальней татарской деревни, до четырех лет не говорившая по-русски, очень точно - и по состоянию, и по жестам, и по фактуре - становится английской интеллектуалкой, а потом - опять-таки не менее точно, ее дочерью (некоторые актеры исполняют, по воле автора, две роли). А сериальный красавчик сливается с чешским диссидентом, проживая на сцене со своим персонажем четверть века. Вообще получаются сразу узнаваемые точные характеры, за которыми неимоверно интересно наблюдать, тем более что и ты сам - немножко один из них ведь это было и твое время.

Если совсем честно, то самым живым, конечно, выходит миллионновольтовый шарнирный кузнечик Мик Джаггер - мы видим его в проецируемой на шишкинскую конструкцию хронике 1990 года в конце спектакля: Rolling Stones выступают на Староместской площади в Праге. Джаггер в зеленом камзоле с летящими полами, дрыгая ногами в противных человеческой природе направлениях, поет известное всему миру I can’t get no satisfaction.

Сдувшийся танк конфузливо косится на него резиновым глазом из-за кулис.

Полный улет!

Виктория Ивлева / "Новая Газета"
21.09.2011