Российский академический
Молодежный театр
+7 (495) 692-00-69 (касса)
Театральная пл., д. 2
Зрительская радость, или Хвала собачьему сердцу
Деревянный помост, на котором актеры балансируют с невероятной акробатической ловкостью, напоминает американские горки, словно бросающие героев от горя к счастью, от печали к радости. А публика, пришедшая на спектакль Российского Молодежного театра "Лада, или Радость", располагается вместе с артистами на Большой сцене вокруг этого волнообразного настила, который с одной стороны завершается почти отвесной стеной, а с другой - уходит в пустое пространство открытого зрительного зала (сценография Николая СИМОНОВА). Все же немногочисленные детали декорации и сценических одежд (костюмы Ольги ПОЛИКАРПОВОЙ) рассчитаны на то, чтобы максимально разбудить как актерскую, так и зрительскую фантазию, позволив дорисовать в собственном воображении все те счастливые мелочи извечного круговорота жизни, которые в постановке лишь обозначены.
Исполнители озорно разбрызгивают воду из пластиковых бутылок, мгновенно извлекая из люка пляжные шляпы и спасательные круги, а мы видим веселую сценку летнего купания. Стремительно катятся по помосту ароматные яблоки, со смаком поедаемые участниками представления, - вот и готова красочная картинка осеннего изобилия. Приход зимы отмечен массовым переодеванием в валенки и разбрасыванием серебристых снежинок, заранее припасенных в бочке. А наступление весны приветствуется радостными плясками и веселыми песнями. Впрочем, и вся постановка настроена на песенно-поэтическую волну, а ее звуковой ряд (музыкальное оформление Алены ХОВАНСКОЙ) так же значим, как и визуальный. И дело не только в высоком качестве актерского хорового пения, являющегося полноценной составляющей сценического действия, но и в выразительности всего музыкально-звукового фона. Разнообразные шумы, голоса, тревожно нарастающий гул, а также романтичные и зажигательные мелодии знакомых песен точно передают быстро меняющуюся атмосферу спектакля, построенного на органичном соединении узнаваемой реальности деревенского быта и простодушной праздничности народного лубка.
Режиссер-постановщик и автор инсценировки Марина БРУСНИКИНА, не отступая от давно освоенной ею стилистики литературно-игрового театра, успешно сочетает театральную зрелищность с редким ныне бережным отношением к авторскому слову. Касается это и цитат из классической поэзии, ставших своеобразным рефреном всего действия. Хотя, как и в любой инсценировке, первое прозаическое произведение поэта Тимура Кибирова основательно сокращено, но повествовательная структура текста полностью сохранена, а переходы от рассказа о персонажах к их изображению плавны и незаметны. Люди, животные и даже предметы наделены собственной неповторимой индивидуальностью. Между тем, актеры практически не прибегают к внешней характерности, акцентируя внимание на внутренней сущности любого живого существа и даря душу даже неодушевленным предметам. Имея в своем распоряжении лишь небольшое количество аксессуаров, все играют по несколько ролей, среди которых кот и коза, снежная баба и тополь. И хотя в перечне персонажей у каждого на первом месте значатся "Актер", "Актриса", перед нами не очередная вариация известного приема "театра в театре", исследующего перипетии закулисных взаимоотношений. В спектакле РАМТа скорее присутствует элемент легкой отстраненности от происходящего, что не исключает психологической точности характеров и реалистической достоверности сюжетных зарисовок.
* * *
На протяжении действия зрители успевают посмеяться и погрустить, порадоваться за героев и посочувствовать им. А именно возможность сопереживания и эмоционального отклика сегодня особенно ценны, поскольку крайне редки в нынешнем театральном пространстве, в котором расчетливый цинизм и провокационный эпатаж так часто превалируют над чувством и разумом. Спектакль же Российского молодежного театра захватывает мощным зарядом положительной энергии, актерским азартом и тем огромным удовольствием от игры, которое мгновенно передается всем, находящимся в зале. Впрочем, труппа, собранная и воспитанная Алексеем БОРОДИНЫМ, работать холодно и формально просто не умеет, потому и публика никогда не остается равнодушной к происходящему на сцене. Оттого трогает и рассказанная в премьерной постановке история, кажущаяся, на первый взгляд, простой и печально известной. Супруги, возвращающиеся домой после летнего отдыха в деревне, не хотят брать в свою городскую квартиру собачку, ставшую временным развлечением для их дочери, поскольку забота о "тех, кого приручили" явно не входит в их планы. Но брошенная Лада, подкинутая местной старушке Александре Егоровне, постепенно осваивается в новой обстановке и вопреки всему смотрит на мир добрыми, любящими глазами. Окружающие ее персонажи воспринимаются, словно сквозь призму этого открытого, всепрощающего взгляда беспородной дворняжки, и действительно становятся рядом с ней чище и лучше.
Актеры не играют нечто идеально-схематичное - напротив, созданные ими характеры живые, сочные и неоднозначные. Таков один из самых колоритных деревенских жителей - забубенный весельчак и балагур Жора в исполнении Тараса ЕПИФАНЦЕВА, который неустанно цитирует советский песенный репертуар - от лирики до патриотики и щедро приправляет собственную речь фразами известных киногероев. В устах грубовато напористого "эрудита" подобные "постмодернистские" замашки выглядят весьма забавно, но при этом не имеют ничего общего с вульгарной пародией или ернической издевкой. Никто из героев спектакля не стремится с презрением отринуть прошлое или радикально изменить настоящее, наоборот, все бережно пытаются сохранить что-то хорошее и светлое. Не зомбированы деревенские жители и современными технологиями, все чаще превращающими людей в роботов, и лишь "технически продвинутый" кот Барсик Алексея БЛОХИНА важно и уверенно демонстрирует на экране ноутбука красоты деревенского пленера. В отличие от него другой персонаж артиста - нелегал Чебурек, извлеченный из своего укрытия в День народного единства, напротив, самоуверенностью не отличается, да и оборотами чужой речи владеет слабо, потому бессловесная, но все понимающая собачка, оказывается его главным собеседником. Рядом с Ладой и суматошно заводная Сапрыкина Натальи ЧЕРНЯВСКОЙ становится мягче и миролюбивее. И, конечно, будто оттаивает новая хозяйка Лады - Александра Егоровна, пронзительно сыгранная Татьяной МАТЮХОВОЙ. Неприметная, угрюмая, замкнувшаяся в себе баба Шура не сразу понимает, что обрела преданное и любящее существо, буквально спасшее ее от тоски и одиночества. Словно разбуженная этой неожиданной теплотой, она вспоминает о своей счастливой любви и вдруг мгновенно преображается в юную, веселую девушку, души не чающую в своем лихом гармонисте Иване (Владислав ПОГИБА). А затем, уже на глазах состарившаяся женщина, потерявшая сына и мужа, выплескивает свое бабье горе, прижавшись к ласкающейся Ладе, так остро почувствовавшей ее беду своим добрым собачьим сердцем.
* * *
Нелли УВАРОВА тепло и трогательно играет существо абсолютно открытое, честное, искреннее. Все ее душевные порывы подлинные, настоящие, начисто лишенные показного притворства, увы, свойственного человеческой натуре. Актриса не пытается повторить узнаваемые повадки, но с нежностью рассказывая о своей героине и мгновенно погружаясь в ее внутренний мир, пользуется лишь легкими внешними штрихами, среди которых простодушно удивленный взгляд, тревожно тоскливый вой или беззаботно веселая игривость. При этом театральная условность позволяет предположить, что и кое-что человеческое героине Уваровой не чуждо. Так, когда люди говорят о ее среднем росте и не слишком заметной внешности, Лада, забавно обижаясь, влезает в туфли на каблуках и наводит специфическую собачью "красоту". А в ответ на шутливое замечание актриса произносит вполне серьезную, философскую речь о спасительной роли четвероного друга в жизни человека, ссылаясь на М.Булгакова и Л.Толстого, и справедливо замечая, что "собака оставлена Вседержителем без изменений, потому она создание практически безгрешное". Все сказанное тут же находит реальное подтверждение, когда верная Лада, преодолевая страх, отчаянно бросается на волчьи клыки, защищая свою хозяйку и отдавая, "как заповедано всем нам, душу свою за други своя". Актриса произносит этот кульминационный монолог с такой трагической силой, что впору вспомнить о почти забытом чувстве катарсиса, заставляющем зрителей от души всплакнуть и одновременно испытать просветление.
На такой грустно светлой ноте можно было бы поставить точку. Однако постановщики и здесь следуют за автором, точно воспроизводя предложенную им композиционную структуру. Развязка откладывается, история не заканчивается, а лишь прерывается. И вдруг начинается якобы спонтанное обсуждение только что увиденного. Правда, вместо Автора и Читателя в спор вступают Актер (Алексей БЛОХИН) и Критик (Виктор ПАНЧЕНКО). Такая смена профессиональной принадлежности несколько видоизменяет и расширяет предмет разговора, волей-неволей включая его в реальный контекст сегодняшней театральной жизни. В спектакле "продвинутый" критик с пренебрежительным высокомерием нападает на "архаичную, приторно конфетную сентиментальность трогательной истории", которую, по его мнению, никто не будет смотреть. Его оппонент, искренне верящий в возможность "пробудить лирой добрые чувства", не видит ничего плохого в любви к хорошему и не желает ради коммерческой выгоды раболепно заискивать перед поборниками модной "площадной новизны и броскости, прикольности и эпатажности, пошлости и кривляний", которые заглушили все то, что создавалось веками. Правда, с жаром отстаивая свою правоту, он все же в пылу спора срывается на крепкие выражения, без которых вполне можно было бы обойтись. К тому же это мало соотносится с вышеупомянутыми высокими утверждениями, а, напротив, доставляет радость тем, кто не представляет современное произведение без наличия нецензурной лексики. Между тем, сама затронутая тема и впрямь из числа острых и наболевших, а потому общая позитивная легкость постановки в этом эпизоде отступает перед серьезностью поднятых проблем. И если продолжить начатый в спектакле разговор о "деградации и дегенерации", в которые на деле превращается провозглашаемая эволюция, а также об отрицании всех десяти заповедей, не снившемся "декадентам и революционным авангардистам", то список обсуждаемых вопросов значительно расширится. В том же ряду окажутся спекулятивное смакование патологических скабрезностей и подмена психологического анализа этюдами из области психиатрии; пренебрежение профессионализмом ради доходной скандальности и попрание традиций в угоду эпатажному радикализму; подмена новизны трактовки немотивированно варварским глумлением над классикой и шумное восхваление скороспелых капустников-однодневок и "голых королей", диктующих моду в театральном царстве. Однако мода, как известно, переменчива и недолговечна. А появление эпизода, изначально казавшегося вставным номером, оказывается вполне оправданным, поскольку этот выплеснувшийся негатив, откровенно контрастирующий с остальным действием, лишь подчеркивает то, что сам спектакль, к счастью, не имеет никакого отношения к вышеперечисленному. И это лучшее подтверждение тому, что позитивный настрой отнюдь не исключает правдивой реалистичности, зрелищная метафоричность легко уживается с глубоким психологизмом, а постмодернистское цитирование классики вполне может быть не агрессивно разрушительным, а шутливо ностальгическим.
По окончании бурного диспута сценическое действие снова возвращается к сюжету о преданной Ладе, и возникает совсем другой финал - оптимистичный, радостный, вполне отвечающий и названию, и подзаголовку – "хроника верной и счастливой любви". Самоотверженную собачку вопреки протестам высокомерно скандальной Врачихи (одна из пяти ролей Александры АРОНС) спасает благородный фельдшер Юлик (Виктор ПАНЧЕНКО). И вот уже счастливые Лада и Александра Егоровна весело грызут яблоки, надеясь жить долго и счастливо. Да и у всех остальных персонажей жизнь, так или иначе, удалась. А потому общий хор поет с одухотворенным задором, сдобренным авторской самоиронией: "Радость, первенец творенья, / Попирает смерть и ложь!../ Вот и все стихотворенье./ Что еще с меня возьмешь?" Участники спектакля, словно предлагая на выбор два финала - трогательно трагичный или празднично радостный, в обоих случаях вопреки моде утверждают торжество Истины, Добра и Красоты, не боясь выглядеть не понятыми и "не продвинутыми", а зрители дружно их в этом поддерживают.
Марина Гаевская
"Планета Красота"
Исполнители озорно разбрызгивают воду из пластиковых бутылок, мгновенно извлекая из люка пляжные шляпы и спасательные круги, а мы видим веселую сценку летнего купания. Стремительно катятся по помосту ароматные яблоки, со смаком поедаемые участниками представления, - вот и готова красочная картинка осеннего изобилия. Приход зимы отмечен массовым переодеванием в валенки и разбрасыванием серебристых снежинок, заранее припасенных в бочке. А наступление весны приветствуется радостными плясками и веселыми песнями. Впрочем, и вся постановка настроена на песенно-поэтическую волну, а ее звуковой ряд (музыкальное оформление Алены ХОВАНСКОЙ) так же значим, как и визуальный. И дело не только в высоком качестве актерского хорового пения, являющегося полноценной составляющей сценического действия, но и в выразительности всего музыкально-звукового фона. Разнообразные шумы, голоса, тревожно нарастающий гул, а также романтичные и зажигательные мелодии знакомых песен точно передают быстро меняющуюся атмосферу спектакля, построенного на органичном соединении узнаваемой реальности деревенского быта и простодушной праздничности народного лубка.
Режиссер-постановщик и автор инсценировки Марина БРУСНИКИНА, не отступая от давно освоенной ею стилистики литературно-игрового театра, успешно сочетает театральную зрелищность с редким ныне бережным отношением к авторскому слову. Касается это и цитат из классической поэзии, ставших своеобразным рефреном всего действия. Хотя, как и в любой инсценировке, первое прозаическое произведение поэта Тимура Кибирова основательно сокращено, но повествовательная структура текста полностью сохранена, а переходы от рассказа о персонажах к их изображению плавны и незаметны. Люди, животные и даже предметы наделены собственной неповторимой индивидуальностью. Между тем, актеры практически не прибегают к внешней характерности, акцентируя внимание на внутренней сущности любого живого существа и даря душу даже неодушевленным предметам. Имея в своем распоряжении лишь небольшое количество аксессуаров, все играют по несколько ролей, среди которых кот и коза, снежная баба и тополь. И хотя в перечне персонажей у каждого на первом месте значатся "Актер", "Актриса", перед нами не очередная вариация известного приема "театра в театре", исследующего перипетии закулисных взаимоотношений. В спектакле РАМТа скорее присутствует элемент легкой отстраненности от происходящего, что не исключает психологической точности характеров и реалистической достоверности сюжетных зарисовок.
* * *
На протяжении действия зрители успевают посмеяться и погрустить, порадоваться за героев и посочувствовать им. А именно возможность сопереживания и эмоционального отклика сегодня особенно ценны, поскольку крайне редки в нынешнем театральном пространстве, в котором расчетливый цинизм и провокационный эпатаж так часто превалируют над чувством и разумом. Спектакль же Российского молодежного театра захватывает мощным зарядом положительной энергии, актерским азартом и тем огромным удовольствием от игры, которое мгновенно передается всем, находящимся в зале. Впрочем, труппа, собранная и воспитанная Алексеем БОРОДИНЫМ, работать холодно и формально просто не умеет, потому и публика никогда не остается равнодушной к происходящему на сцене. Оттого трогает и рассказанная в премьерной постановке история, кажущаяся, на первый взгляд, простой и печально известной. Супруги, возвращающиеся домой после летнего отдыха в деревне, не хотят брать в свою городскую квартиру собачку, ставшую временным развлечением для их дочери, поскольку забота о "тех, кого приручили" явно не входит в их планы. Но брошенная Лада, подкинутая местной старушке Александре Егоровне, постепенно осваивается в новой обстановке и вопреки всему смотрит на мир добрыми, любящими глазами. Окружающие ее персонажи воспринимаются, словно сквозь призму этого открытого, всепрощающего взгляда беспородной дворняжки, и действительно становятся рядом с ней чище и лучше.
Актеры не играют нечто идеально-схематичное - напротив, созданные ими характеры живые, сочные и неоднозначные. Таков один из самых колоритных деревенских жителей - забубенный весельчак и балагур Жора в исполнении Тараса ЕПИФАНЦЕВА, который неустанно цитирует советский песенный репертуар - от лирики до патриотики и щедро приправляет собственную речь фразами известных киногероев. В устах грубовато напористого "эрудита" подобные "постмодернистские" замашки выглядят весьма забавно, но при этом не имеют ничего общего с вульгарной пародией или ернической издевкой. Никто из героев спектакля не стремится с презрением отринуть прошлое или радикально изменить настоящее, наоборот, все бережно пытаются сохранить что-то хорошее и светлое. Не зомбированы деревенские жители и современными технологиями, все чаще превращающими людей в роботов, и лишь "технически продвинутый" кот Барсик Алексея БЛОХИНА важно и уверенно демонстрирует на экране ноутбука красоты деревенского пленера. В отличие от него другой персонаж артиста - нелегал Чебурек, извлеченный из своего укрытия в День народного единства, напротив, самоуверенностью не отличается, да и оборотами чужой речи владеет слабо, потому бессловесная, но все понимающая собачка, оказывается его главным собеседником. Рядом с Ладой и суматошно заводная Сапрыкина Натальи ЧЕРНЯВСКОЙ становится мягче и миролюбивее. И, конечно, будто оттаивает новая хозяйка Лады - Александра Егоровна, пронзительно сыгранная Татьяной МАТЮХОВОЙ. Неприметная, угрюмая, замкнувшаяся в себе баба Шура не сразу понимает, что обрела преданное и любящее существо, буквально спасшее ее от тоски и одиночества. Словно разбуженная этой неожиданной теплотой, она вспоминает о своей счастливой любви и вдруг мгновенно преображается в юную, веселую девушку, души не чающую в своем лихом гармонисте Иване (Владислав ПОГИБА). А затем, уже на глазах состарившаяся женщина, потерявшая сына и мужа, выплескивает свое бабье горе, прижавшись к ласкающейся Ладе, так остро почувствовавшей ее беду своим добрым собачьим сердцем.
* * *
Нелли УВАРОВА тепло и трогательно играет существо абсолютно открытое, честное, искреннее. Все ее душевные порывы подлинные, настоящие, начисто лишенные показного притворства, увы, свойственного человеческой натуре. Актриса не пытается повторить узнаваемые повадки, но с нежностью рассказывая о своей героине и мгновенно погружаясь в ее внутренний мир, пользуется лишь легкими внешними штрихами, среди которых простодушно удивленный взгляд, тревожно тоскливый вой или беззаботно веселая игривость. При этом театральная условность позволяет предположить, что и кое-что человеческое героине Уваровой не чуждо. Так, когда люди говорят о ее среднем росте и не слишком заметной внешности, Лада, забавно обижаясь, влезает в туфли на каблуках и наводит специфическую собачью "красоту". А в ответ на шутливое замечание актриса произносит вполне серьезную, философскую речь о спасительной роли четвероного друга в жизни человека, ссылаясь на М.Булгакова и Л.Толстого, и справедливо замечая, что "собака оставлена Вседержителем без изменений, потому она создание практически безгрешное". Все сказанное тут же находит реальное подтверждение, когда верная Лада, преодолевая страх, отчаянно бросается на волчьи клыки, защищая свою хозяйку и отдавая, "как заповедано всем нам, душу свою за други своя". Актриса произносит этот кульминационный монолог с такой трагической силой, что впору вспомнить о почти забытом чувстве катарсиса, заставляющем зрителей от души всплакнуть и одновременно испытать просветление.
На такой грустно светлой ноте можно было бы поставить точку. Однако постановщики и здесь следуют за автором, точно воспроизводя предложенную им композиционную структуру. Развязка откладывается, история не заканчивается, а лишь прерывается. И вдруг начинается якобы спонтанное обсуждение только что увиденного. Правда, вместо Автора и Читателя в спор вступают Актер (Алексей БЛОХИН) и Критик (Виктор ПАНЧЕНКО). Такая смена профессиональной принадлежности несколько видоизменяет и расширяет предмет разговора, волей-неволей включая его в реальный контекст сегодняшней театральной жизни. В спектакле "продвинутый" критик с пренебрежительным высокомерием нападает на "архаичную, приторно конфетную сентиментальность трогательной истории", которую, по его мнению, никто не будет смотреть. Его оппонент, искренне верящий в возможность "пробудить лирой добрые чувства", не видит ничего плохого в любви к хорошему и не желает ради коммерческой выгоды раболепно заискивать перед поборниками модной "площадной новизны и броскости, прикольности и эпатажности, пошлости и кривляний", которые заглушили все то, что создавалось веками. Правда, с жаром отстаивая свою правоту, он все же в пылу спора срывается на крепкие выражения, без которых вполне можно было бы обойтись. К тому же это мало соотносится с вышеупомянутыми высокими утверждениями, а, напротив, доставляет радость тем, кто не представляет современное произведение без наличия нецензурной лексики. Между тем, сама затронутая тема и впрямь из числа острых и наболевших, а потому общая позитивная легкость постановки в этом эпизоде отступает перед серьезностью поднятых проблем. И если продолжить начатый в спектакле разговор о "деградации и дегенерации", в которые на деле превращается провозглашаемая эволюция, а также об отрицании всех десяти заповедей, не снившемся "декадентам и революционным авангардистам", то список обсуждаемых вопросов значительно расширится. В том же ряду окажутся спекулятивное смакование патологических скабрезностей и подмена психологического анализа этюдами из области психиатрии; пренебрежение профессионализмом ради доходной скандальности и попрание традиций в угоду эпатажному радикализму; подмена новизны трактовки немотивированно варварским глумлением над классикой и шумное восхваление скороспелых капустников-однодневок и "голых королей", диктующих моду в театральном царстве. Однако мода, как известно, переменчива и недолговечна. А появление эпизода, изначально казавшегося вставным номером, оказывается вполне оправданным, поскольку этот выплеснувшийся негатив, откровенно контрастирующий с остальным действием, лишь подчеркивает то, что сам спектакль, к счастью, не имеет никакого отношения к вышеперечисленному. И это лучшее подтверждение тому, что позитивный настрой отнюдь не исключает правдивой реалистичности, зрелищная метафоричность легко уживается с глубоким психологизмом, а постмодернистское цитирование классики вполне может быть не агрессивно разрушительным, а шутливо ностальгическим.
По окончании бурного диспута сценическое действие снова возвращается к сюжету о преданной Ладе, и возникает совсем другой финал - оптимистичный, радостный, вполне отвечающий и названию, и подзаголовку – "хроника верной и счастливой любви". Самоотверженную собачку вопреки протестам высокомерно скандальной Врачихи (одна из пяти ролей Александры АРОНС) спасает благородный фельдшер Юлик (Виктор ПАНЧЕНКО). И вот уже счастливые Лада и Александра Егоровна весело грызут яблоки, надеясь жить долго и счастливо. Да и у всех остальных персонажей жизнь, так или иначе, удалась. А потому общий хор поет с одухотворенным задором, сдобренным авторской самоиронией: "Радость, первенец творенья, / Попирает смерть и ложь!../ Вот и все стихотворенье./ Что еще с меня возьмешь?" Участники спектакля, словно предлагая на выбор два финала - трогательно трагичный или празднично радостный, в обоих случаях вопреки моде утверждают торжество Истины, Добра и Красоты, не боясь выглядеть не понятыми и "не продвинутыми", а зрители дружно их в этом поддерживают.
Марина Гаевская
"Планета Красота"